Многіе изъ нихъ уже давно потеряли слухъ, благодаря неутихавшимъ разрывамъ тяжелыхъ и легкихъ снарядовъ, огромныхъ хвостатыхъ окопныхъ минъ, отъ удара которыхъ многометровыя крыши, врытыхъ глубоко въ землю лисьихъ норъ, дрожали. На стальные шлемы, плечи, оружіе, сыпались цѣлыя каскады мелкихъ камней, комковъ мокрой земли, песка. Они попадали за воротники мундировъ, набивались въ ротъ и въ носъ. Изъ-за непрерывнаго артиллерійскаго огня люди сидѣли цѣлыми днями голодными. Лишь только ночью можно было съ огромнымъ рискомъ доставлять въ герметически закрытыхъ особыхъ термосахъ горячую пищу. Много этихъ незамѣтныхъ, никогда не попавшихъ въ приказы по арміи героевъ погибло отъ осколковъ, разорвавшяхся снарядовъ. Ихъ имена только упоминались въ очередномъ рапортѣ коротко стриженнаго, съ жирнымъ затылкомъ, германскаго фельдфебеля или чернаго какъ жукъ, итальянскаго унтеръ-офицера, что столько то человѣкъ отправленныхъ съ пищей на передовыя позиціи убиты.
НАКАНУНѢ ВНЕЗАПНАГО УДАРА.
Послѣ нѣсколькихъ недѣль нудныхъ осеннихъ дождей наступила яркая солнечная погода. Дороги подсохли. Превратившаяся въ липкую, непролазную грязь, земля между окопами противниковъ затвердѣла.
Изъ окна горнаго шалэ, гдѣ сидѣлъ маленькій толстый полковникъ, съ короткими руками — начальникъ средней труппы артиллеріи — былъ виденъ красивый блѣдно-розовый эакатъ.
Но полковникъ не замѣчать его красоты. Онъ склонился надъ листомъ разграфленной бумаги и зажавъ, въ короткихъ, красныхъ пальцахъ, карандашъ, что-то писалъ.
Это былъ послѣдній подготовительный приказъ.
Онъ начинался слѣдующими словами:
«...Обстановка не измѣнилась. Атака французскихъ позицій на всемъ фронтѣ назначена на завтра. Приказываю...»
Дальше шло подробное расписаніе, которое указывало, что должна сдѣлать каждая батарея, въ первый періодъ боя, а затѣмъ, послѣ начала пѣхотной атаки.
Для всѣхъ батарей были указаны строгія границы на мѣстности, въ предѣлахъ которыхъ онѣ должны вести обстрѣлъ. Было указало время, когда можно, начать перестрѣлку и когда вести огонь на пораженіе.
Затѣмъ давался точный расчетъ по часамъ съ какой скоростью должно стрѣлять каждое орудіе и, наконецъ, шли распоряженія болѣе общаго порядка: о переносѣ огня во время атаки, о запасахъ гранатъ и шрапнелей, о батарейныхъ наблюдательныхъ пунктахъ, о радіо и телефонной связи, о выдвиженіи артиллеріи и многое другое.
Окончивъ писать, полковникъ зычнымъ голосомъ не повертывая головы крикнулъ:
— Вѣстовой!
— Есть! — отвѣтилъ голосъ солдата, какъ будто бы выросшаго изъ земли у открытой двери.
— Передать въ канцелярію для отправки по частямъ! —- подавая бумагу хрипловатымъ голосомъ сказалъ полковникъ.
— Слушаюсь! — оказалъ солдатъ и скрылся за дверью
Полковникъ подперъ голову руками и, казалось, ничего не видящими глазами утомленно посмотрѣлъ въ окно. Красныя отъ безсонницы вѣки сами собой опустились, и черезъ нѣсколько минутъ въ комнатѣ раздалось легкое посапыванье спящаго человѣка.
Въ это время въ канцеляріи написанный рукой полковника приказъ уже давно размножался на копировальной машинкѣ. Готовые оттиски свѣрялись адъютантомъ и раздавались ординарцамъ, быстро исчезавшимъ за дверьми. Черезъ нѣсколько минутъ за окнами раздался грохотъ мотоциклетовъ, свидѣтельствующій о томъ, что ординарцы уже выѣхали по всѣмъ дивизіонамъ и батареямъ.
Сонъ полковника былъ коротокъ. Онъ вдругъ проснулся, протеръ глаза и вновь наклонился надъ бумагами. Онъ еще разъ провѣрилъ всѣ возможности предстоящаго боя.
Все было, какъ будто, правильно.
Всѣ части огромнаго артиллерійскаго механизма были разставлены по своимъ мѣстамъ. У каждой своя строго опредѣленная задача.
Боевую готовность всей массы артиллеріи можно было бы сейчасъ справнить съ туго натянутой тетевой лука: готовой лопнуть отъ предѣльнаго напряженія. Но она ждетъ только послѣдняго легкаго толчка, чтобы мгновенно освободить огромную, накопленную энергію и со злымъ свистомъ пустить тяжелую «оперенную стрѣлу» въ сердце врага Такой толчокъ былъ данъ спустя нѣсколько часовъ...
ИЗЪ ЗАПИСОКЪ ФЕЛЬДЪМАЙОРА ФУКСА.
Прибывъ въ штабъ авіаціи аэродрома, гдѣ я снизился, я былъ пріятно удивленъ, увидавъ среди штабныхъ солдатъ преданнаго мнѣ до гробовой доски Фрица Битмайера, который былъ моимъ механикомъ въ ту пору, когда я командовалъ восьмой истребительной эскадрильей.
Узнавъ отъ меня, что я получилъ боевое заданіе, онъ въ очень рѣшительныхъ выраженіяхъ просилъ меня взять съ собой на истребитель, которымъ я буду управлять во время полета моей эскадры Вотана.
Сначала у меня было желаніе просто отказать ему. Но потомъ, поразмысливъ, немного, я пришелъ къ заключенію, что помощь браваго Фрица принесетъ мнѣ безусловно пользу въ случаѣ какихъ-либо непредвидѣнныхъ обстоятельствъ какъ-то порча мотора или его отказъ во время полета.
Доложивъ генералу о желаніи взять Фрица съ собою въ мой маленькій «штабъ», пока что состоящій изъ одного лишь человѣка, я получилъ сейчасъ же согласіе. Итакъ, приближается время, когда рѣшится, наконецъ, моя судьба.
Улыбнется ли мнѣ счастье?
Какъ-то переживаетъ эти тяжелые дни полнаго невѣдѣнія Шарлотта, которой я не писалъ за послѣднее время. Да, если бы и доходили письма, то онѣ врядъ ли давали что-нибудь ей, такъ-какъ нельзя написать въ письмѣ всѣхъ тѣхъ переживаній, которыя происходятъ. Они всѣ тѣсно связаны съ моей задачей, о которой я думаю день и ночь. Отъ которой зависитъ мое будущее, карьера и счастье.
Въ разговорѣ съ генераломъ я нѣсколько разъ намекнулъ о томъ, что мнѣ было бы интересно знать точный день, когда я долженъ вылетѣть съ моей эскадрой. На мои вопросы и намеки генералъ почти всегда отвѣчалъ улыбкой и переводилъ сейчасъ же разговоръ на какую-нибудь другую тему.
Но мнѣ важно знать точно день. Не потому, что эскадра не готова. Нѣтъ Я хочу послать телеграмму Шарлоттѣ, чтобы она знала, что ея Гансъ сейчасъ во имя обоюднаго счастья подвергается смертельной опасности и чтобы она думала о немъ.
Но вотъ наконецъ, насталъ долгожданный день. Меня утромъ вызвали къ генералу. При первомъ взглядѣ на его лицо я былъ увѣренъ, что сегодня произойдетъ что-то очень важное.
Пожавъ мнѣ руку, генералъ нѣсколько минутъ молча ходилъ по кабинету, изъ угла въ уголъ, а затѣмъ, а затѣмъ положивъ руку на мое плечо онъ сказалъ:
— Я знаю вы сильный человѣкъ, майоръ Фуксъ! Я знаю вы любите отечество и армію. Завтра будетъ тот день, когда вы должны провести въ жизнь ту прекрасную идею, надъ которой вы работали. Но прежде чѣмъ дать вамъ приказъ, выполнить ее, я хочу еще разъ выслушать всѣ подробности
