Сразу после концерта на БСА он уехал в Прибалтику на рыбацкий хутор – это уже стало традицией. На этом хуторе он не только отдыхал, но и сочинял новые песни, в чем Виктору активно помогали Игорь Тихомиров и Юрий Каспарян. Я тоже как-то по случаю побывал в этих местах: достаточно сумрачно, дюны, небольшой лесок, пустынный берег. Несколько домиков с практически натуральным хозяйством. Побродив там пару дней, я уехал поближе к солнцу. А Виктору эта унылая атмосфера была по душе, он оставался верен своим пристрастиям.
Ни слава, ни деньги, которые пришли к нему в последние два года, его не изменили. В моей памяти он навсегда остался добрым, честным и скромным парнем. Одевался исключительно в черное. Даже когда у него появился небольшой капиталец и он мог позволить себе приобрести дорогие вещи за границей, то все равно покупал только черные джинсы, куртки и рубашки. Витя был домашним человеком, абсолютно неприхотливым в быту. И очень, очень спокойным. Я ни разу не видел, чтобы он на кого-то наорал, оскорбил. Но его авторитет в группе был непререкаем и дисциплина почти железная. Разговаривал тихо, но в голосе чувствовалась воля. Нам приходилось много общаться по работе, но иногда мы вместе ходили и в рестораны он был большим гурманом, любил вкусно поесть, – в кино. Цой всегда брал с собой свою Наташу. Мы общались много, но это никого из нас не напрягало. Цой научился доверять мне и моим советам, но, если с чем-то не соглашался, всегда старался приводить свои доводы и выслушивать встречные. Удивительно, но за полтора года совместной работы я не могу вспомнить ни одного конфликта с Виктором – ни финансового, ни творческого, ни бытового. Ну а споры на жизненные, общечеловеческие темы являлись неотъемлемой частью нашего общения. Здесь я стоял на более прагматичных позициях, он – на более романтичных. Все-таки и разный возраст, и разный опыт. При этом, хотя Цой и не был откровенным бунтарем против власти, долгие годы моей отсидки также идеологически сближали нас.
Отдыхая в Прибалтике под Юрмалой, Виктор Цой попал в автомобильную катастрофу и погиб. Это случилось 15 августа 1990-го. Он ехал на рыбалку в пять утра и хотел взять с собой сына Сашу. Сонный Саша ехать отказался. На дороге у Тукумса (под Ригой) сотрудники ГАИ так и не нашли тормозного следа «Москвича» на крутом повороте. Водитель «Икаруса», ездил по этой трассе много лет. Там был поворот, и «Икарус» отъехал от поворота метров на десять, и… скорость столкновения была 120 километров в час на полосе «Икаруса». Версия, что Виктор уснул за рулем, возникла из-за того, что на правой стороне дороги за несколько десятков метров до места аварии обнаружили следы протектора «Москвича», на котором ехал Виктор. Поэтому предположили, что он заснул и съехал в сторону, а когда на скорости попадают на другую полосу, то машину выносит. От удара «Москвич» отлетел в реку почти на 100 метров. Двигатель раскрошился, и его остатки можно было найти в радиусе 60 метров. Одно колесо так и не нашли. Единственные сохранившиеся детали – крышка багажника с неразбитым стеклом и задний мост. Долгое время муссировался миф, что на месте аварии нашли кассету с демо-записью «Черного альбома». Не более чем красивый вымысел. Эту кассету для доделок аранжировок для нового альбома забрал Каспарян и увез в Петербург.
Из оперативной сводки Латвийской Госавтоинспекции от 15 августа 1990 года
Столкновение автомобиля «Москвич-2141» белого цвета с московскими номерами (цифры неразборчивы из-за повреждений номерных знаков) с рейсовым автобусом «Икарус-280» произошло в 12 часов 15 августа на 35-м километре трассы Слока-Талси у поворота на Тукумс. Автомобиль «М-2141» двигался по трассе со скоростью не менее 130 км/ч, и водитель – гражданин Цой Виктор Робертович – не справился с управлением. Смерть Цоя В. Р. наступила мгновенно, водитель автобуса не пострадал.
Из результатов патолого-анатомического анализа
специальной группы Латвийского республиканского бюро судебно-медицинской экспертизы, г.
Рига, 20 августа 1990 года:
Цой В. Р. был абсолютно трезв накануне трагической гибели. Во всяком случае, он не употреблял алкоголь в течение последних 48 часов до смерти. Анализ клеток мозга свидетельствует о том, что он уснул, вероятно от переутомления.
Воспоминания об этом дождливом и проклятом дне навсегда засели в моей памяти. Около трех часов дня мне позвонила Наташа Разлогова, звонила она из отделения связи, расположенного недалеко от хутора. Ее голос был мертвый: «У нас несчастье…». Две недели назад такой же ее звонок сообщил мне, что у хозяина хутора утонул сын. Несчастье, конечно, но оно в первую очередь касалось его родителей. И вот теперь другое несчастье очень сильно коснулось меня. Да так коснулось, что я на несколько минут просто потерял дар речи. Глупая шутка, дурацкая ошибка или страшная… Оказалось – правда.
Наташа отправилась на место аварии, потом перезвонила снова с просьбой организовать вывоз тела в Питер. Какие могут быть просьбы?! В Прибалтику по моему сигналу поехали администраторы, мы же с Дмитрием Шавыриным, ведущим ЗД в «МК», собрались вылететь в Питер. Но билетов туда просто не было, и никакие связи, именуемые в народе «блатом», не помогли. И мы отправились в Питер на машинах. ГАИ будто чувствовало, что мы очень спешим, и не замечало нашей сумасшедшей гонки. Через 8 часов мы уже въезжали в ворота дворика Ленинградского рок-клуба на Рубинштейна, 13.
…Вот уже две ночи поклонники поминают своего кумира. Тихо под гитару поют Витины песни, плачут. А люди все идут и идут к его портрету, причем не только молодые, но и те, кому уже давно за 40! Президент рок-клуба Коля Михайлов весь в растерянности. С одной стороны, необходимо учесть пожелания родственников, с другой – многотысячной армии фэнов. Ходили в мэрию, добивались нормального кладбища. Иногда на нас смотрели удивленно: а кто это? Несмотря на субботу, в Ленсовете получили разрешение на захоронение на одном из лучших кладбищ города. Нашли место, почти как у Высоцкого. Чтобы к могиле был открыт доступ большого количества людей. Но
