– Господин Буррю[17]…
В этот момент из кресла в шестнадцатом ряду поднялся мужчина в синей рубашке. Кровь заледенела в жилах, сердце ухнуло вниз, желудок решил катапультироваться через горло, мозг растерялся, разбудив миллионы бабочек.
Бертран обернулся.
Его качнуло так сильно, что пришлось ухватиться за спинку кресла. Во взгляде Камиллы явственно читался вопрос: «Вы знакомы?» Лола кивнула: «Жили когда-то по соседству…» – моля всех богов-покровителей влюбленных, чтобы голос не выдал ее замешательства. А «сосед» направлялся к ним, сильно хромая.
– Ух ты! Как вам удалось? – Камилла всплеснула руками, увидев разодранную штанину джинсов.
– Ехал на такси в аэропорт. Машина сломалась. Рванул с низкого старта, чтобы не опоздать, упал, ну и…
– Я им займусь, – невозмутимым тоном произнесла Лола и добавила: – Идем.
Бертран покорно последовал за ней в бортовую кухню первого салона, где старшая смены повторила вопрос Камиллы и получила тот же четкий ответ в телеграфном стиле: «Такси сломалось, мой бывший сосед бежал и упал. Мы справимся».
– Спасибо, а то я боюсь крови! Черт, не следовало признаваться… – улыбнулась коллега и быстро удалилась.
Лола видела вход на кухню. Они с Бертраном были одни, стояли в метре друг от друга и несколько бесконечно долгих, восхитительно-сладких секунд молчали. Разлука длилась месяцы, дни и ночи, и он едва справлялся с волнением.
– Как поживаешь? – спросила Лола с профессиональным участием в голосе.
– Тебе очень идет форма…
Заглянул один из пассажиров и попросил воды. Лола подала ему стакан, дождалась, когда он уйдет, и занялась делом. Закатала порванную штанину. Бертран показал локоть, левое предплечье и ладонь, заклеенную окровавленным пластырем. Их взгляды встретились. Ему хотелось сказать: «Я год живу с раной в сердце…» – но слова не выговаривались. Голоса он лишился не от саднящей боли и не из-за звуков за спиной. Бертран онемел, потому что рядом стояла Лола с обручальным кольцом из белого золота на пальце левой руки. Она вскрыла стерильную марлевую салфетку, капнула дезинфицирующий раствор и присела, чтобы обработать колено, машинально отметив, что индейское кольцо на месте.
Бертран узнал ее прикосновение. Ничего не изменилось.
– Больно, между прочим!
– Не преувеличивай.
– Вот еще…
Лола распрямилась. Бертран улыбался, не сводя с нее глаз, и она велела суровым тоном:
– Подними руку!
Он послушался и засучил рукав.
– Как Тибет? – спросила она, обрабатывая царапины.
– Пустынный и невозможно прекрасный. Я пробыл там четыре месяца и сделал тысячи фотографий.
– Я считала, что ты снимаешь репортаж для телевидения, – удивилась Лола.
– Так и есть, – кивнул Бертран. – Фотографии – это «на потом».
По взгляду Бертрана Лола поняла, что «здесь и сейчас» уступило место «до лучших времен», значит, что-то изменилось. Она не задала больше ни одного вопроса, сказала:
– Сейчас займемся твоей рукой… – осознавая, что тянет время, потому что… боится. Хочет, чтобы он накрыл ей пальцы ладонью, и боится выдать то, что на сердце. Сильнее всего на свете Лола сейчас мечтала освободить «другую Лолу».
Бертран не сводил с нее глаз. Никаких украшений, кроме обручального кольца и часов на бордовом кожаном ремешке. Подарок на день рождения? Когда она родилась? Лола снова присела, чтобы заклеить ему колено, и услышала шепот: «Ничего не говори…» – кивком показала на его руку, прилепила пластырь.
– Ты постригся.
– У тебя тоже волосы на три сантиметра короче.
Лола усмехнулась и привычным жестом заправила непослушную прядь за ухо – в точности как триста шестьдесят пять дней назад. Он тогда заметил родинку у нее на шее. Ничего не изменилось. Он здесь, совсем рядом.
– Показывай ладонь.
Бертран сдернул пластырь, тихо зашипев сквозь зубы.
– Не успел промыть… – объяснил он, умолчав о том, что какая-то таинственная сила подняла его на ноги после падения на тротуар. Впрочем, она наверняка и так знает.
Лола пустила воду, Бертран подставил руку, смыл засохшую кровь. Твоя кожа на моей. Она очень старалась не сделать ему больно, заговаривала зубы, пересказывая репортаж о туристах со всего света, которые карабкаются к монастырю Ронгбук[18], на пятитысячник, чтобы воткнуть в землю флажок.
– Кажется, он называется Лунгта?[19]
– Они бывают красные, синие, желтые или зеленые.
Лола кивнула, не поднимая глаз.
– Земля, небо, вода, солнце.
– Мой был оранжевым, и я думал о тебе.
Лола замерла над тремя глубокими вертикальными царапинами у холма Венеры[20] с оторванным куском кожи.
– Посмотри на меня.
Бертран был дерзким, стремительным, интуитивистом. Заказчики всегда ценили его за зоркость и безупречную технику, но на Тибете он осознал, что стал другим. Через секунду Лола оказалась в его объятиях. Пропащие триста шестьдесят пять дней. Оранжевый флажок. Пустынные пейзажи. Ветер. Холод. Я чувствую жар ее тела. Долой разлуку и тоску! Жизнь.
Лола дрожала. Бертрана трясло. Она прошептала:
– Я, кажется, беременна… – резко повернулась и ушла.
2
Бертран вернулся на свое место. «Я, кажется, беременна…» Что это значит? Он сидел неподвижно, уставясь пустым взглядом в экран телевизора. Высота, температура за бортом, скорость, время прилета. Осталось протянуть два часа сорок пять минут. А что потом? Поздравлю ее? Скажу, что струсил тогда, у лифта, потому и промолчал. Не крикнул: «Не выходи замуж!» Три слова, которые могли все изменить. Она бы все равно не послушалась. Не веришь? Спроси. Или так и будешь жить, давясь простой фразой? Она уже сделала чертов тест?
Из своего кресла Бертран не мог видеть Лолу. Решил встать, но тут подошла старшая бортпроводница и предложила ему перейти в первый класс.
– Вам там будет удобнее – из-за колена. Лола правильно сделала, что предложила.
Фотограф поблагодарил и пошел следом, подумав: «Еще дальше от Лолы»… – устроился поудобней, тут же вскочил, выбрался в проход и в дальнем конце увидел Лолу с тележкой. Она улыбалась, но определенно нервничала. Один из пассажиров счел «обслуживание» слишком медленным, сам налил себе кофе, выпил и снова наполнил стаканчик, даже не подумав сдвинуться с места. Стюард с оттопыренными ушами, под метр девяносто ростом, материализовался из воздуха, вежливо, но твердо сопроводил наглеца в кресло и сменил Лолу на раздаче. Она скрылась в глубине кухни. Бертран вернулся на свое место. Какая она терпеливая… Думай о том, что скажешь ей. Закрой глаза. Представь, что ты в фотолаборатории, опускаешь свою жизнь в лоток с проявителем.
Изображение приобрело четкие очертания.
* * *Этим утром, в такси по дороге в Руасси, он немного поспал. Накануне семейный ужин получился куда более бурным, чем обычно. Едва войдя в дом, его брат объявил, что окончательно решил стать педиатром, а не детским хирургом. Не посоветовавшись с матерью!
– Ты хорошо подумал, Ксавье? Разве можно взять и все бросить, после стольких трудов?!
– Подумал и решил, – подтвердил Ксавье. – Буду работать в SOS врачах[21] и с доктором Кальметом. Через восемнадцать месяцев он уйдет на пенсию, и я выкуплю его практику. – Секундная пауза показалась окружающим бесконечной. – Пойми, мама, я просто возвращаюсь к давней
