Хочу, чтобы ты любовалась этими лесами вместе со мной.
Фотографу невероятно повезло с проводником. В Анатолии чувствовалась совершенно особенная надежность, он знал свою страну, и ему везде предоставляли «приют и ласку», кормили, поили водкой, укладывали спать. Бертран постепенно привыкал к спиртному, но особо не усердствовал. Путешествие по России подходило к концу, недели пролетали стремительно, ему хотелось снять еще много, хотя он уже знал, что́ отберет для репортажа и каталога.
Каждое утро Бертран вставал на рассвете, внимательно наблюдал за небом, пил крепкий кофе и выбирал натуру. Лола находилась за тысячи километров от Сибири, но была с ним. В нем. Не покидала его. Тоска по ней не отступала, надежда затаилась. Бертран работал очень сосредоточенно, точно знал, что необходимо обессмертить. Действовать приходилось стремительно, без репетиций и дублей. Фотографировать «на пленэре» – совсем не то что в студии. Свет – самостоятельная, непокорная сущность. Ничего никогда не бывает потом и не повторяется. Разве что идиотские поступки и ошибки. Сколько их делаешь, прежде чем обретаешь выверенный жест?
К вечеру они оказались в Калинском, небольшой деревне на десять домов, стоящей среди полей. Здесь жили знакомые Анатолия. Бертран вышел из машины и ощутил такой потрясающий аромат, но пахло не борщом.
– Это щавелевые щи, – просветил его Анатолий. – Картошка, яйца, шкварки…
Запах был такой богатый и необычный, что Бертран схватился за фотоаппарат, чтобы заснять момент «встречи» с кастрюлей.
– Шагай вперед и направо, – скомандовал проводник и толкнул дверь. Чугунок стоял на дровяной печи и не обманул ожиданий Бертрана, оказавшись черным, тяжелым, пузатым, основательным. Кадр получился идеальный. Анатолий представил фотографа, тот поднял крышку и сделал с десяток снимков женских рук, расставлявших тарелки. Хозяйке было около пятидесяти, жизнерадостная, полная, с двумя золотыми коронками во рту, но простоволосая, в отличие от сидевшей за столом свекрови, у той на голове был цветастый платок. Она спросила, какие фотографии он делает, цветные или черно-белые.
– Черно-белые.
Старуха молча кивнула и отправилась спать, а «молодые» повели разговор о добром старом времени, жаре, опасной для урожая зерна засухе и доме Бертрана.
– Я все еще живу с родителями.
– Как мы! – воскликнула хозяйка дома.
Все весело рассмеялись, а ее муж попросил фотографа во всех деталях описать его «избу». «Она кирпичная, наружная штукатурка белая, крыша черепичная, декоративный серый камень на каждом «ребре». Три этажа и чердак – нежилой». Русские понимающе покивали. «На первом этаже – гостиная, кухня, коридор, спальня родителей, кабинет моего отца. Три спальни на втором, четыре ванные и четыре туалета на каждом этаже». Кивки. «Внизу – моя мастерская и студия». – «В подвале?» – «Не совсем. На полуэтаже, он выходит в другой сад». – «Большой?» – «Приличный». – «Какие овощи выращиваете?» – «Две грядки салата и пряных трав». – «Выходит, маленький». – «Большие лужайки и много фруктовых деревьев». Разговор завершился очередным кивком и коротким: «Ясно».
Время было позднее, и Бертрану удалось поспать всего четыре с половиной часа, но стоили они двенадцати. Работать он начал еще в постели – переписал рецепт супа – и вдруг сообразил, что забыл спросить название. Никогда не говорю то, что нужно, вовремя. Внизу раздались шаги, и Бертран оделся и спустился в горницу. Людей там не было, но вкусно пахло кофе. Он выпил большую чашку стоя, прислушиваясь к храпу, потом сделал четыре снимка стола из почерневшего дерева в тон стенам. Думал он все это время о Лоле, спавшей неизвестно где…
От этой мысли на душе стало тошно, и он вышел в сад под бескрайнее низкое небо. Оно было сереньким, но, как это ни странно, тоски не наводило. Куры клевали зерно на дворе и Бертрана проигнорировали. Он переступил невысокую загородку и запечатлел для истории огромные кочаны капусты в огороде. Присел, чтобы снять против света ажурную ботву на морковных грядках. Куры квохтали, не обращая на человека ни малейшего внимания, зато как по команде повернули головы, когда издалека донесся собачий лай, и Бертран успел это снять.
– Они не глухие! – громко пояснила бабушка семейства. Она поправила цветастый платок на голове и похвалила фотографа: – Ты тоже, гляжу, встаешь ранехонько, мать небось гордится тобой?
Молодой человек улыбнулся, но решил не развивать тему. Бабушка сунула ему в руки полную корзину яиц – «только-только собрала в курятнике» – и отколола английскую булавку от серой шерстяной кофты. «В последний раз ее стирали в прошлом веке…»
– Ты зайди, сынок, посмотри, только руками ничего не трогай.
«Она что, телепатка?» – подумал Бертран, а старуха проколола самое большое яйцо булавкой с двух концов, протянула ему и посетовала:
– Будь ты моим сыном, я бы тебя подкормила, а то гляди, какой худой, кожа да кости.
– Кофе вы сварили восхитительный.
– Жизнь у нас здесь восхитительная, так что лучше бы твоим фотографиям оказаться похуже, чтобы туристы толпами не набежали.
– Я снимаю не для рекламы.
– А зачем?
– …
– Зачем? – не отставала женщина.
– Чтобы запечатлеть красоту мира.
Она смотрела очень внимательно и серьезно. Казалось, ее светлые глаза заглядывают прямо в душу и видят, что собеседник лукавит. Она ждала настоящего ответа.
– Просто я не умею делать ничего другого.
8
Говорят, Россия – опасная страна. «А что, – подумал Бертран, – может, махнуть на все рукой и будь что будет? Свет здесь мягкий, даже летом. Завораживает с первого мгновения, так что вечера ждешь с некоторым даже нетерпением, надеешься, что его «уклончивость» чем-нибудь тебя удивит».
У подножия Уральских гор путешественники сели в самолет до Омска, а там снова углубились в леса, чтобы не торопясь продвигаться к Байкалу. Июнь и июль пролетели, как и не было. У Бертрана случилась короткая «любовь» с четырьмя нежными блондинками. Приятная, но ни одного снимка он не сделал.
Анатолий намеренно не предупредил фотографа, что на повороте дороги вот-вот покажется озеро, и, увидев его, Бертран испытал восторженное изумление. Он несколько часов бродил по берегу, а когда они уселись перекусить на траве, не понимал, что жует и чем запивает, потому что не мог отвести глаз от цветов, оттенков и отражений облаков, исполнявших на поверхности воды волшебный танец. Бертран слушал сказки и легенды, которые рассказывал Анатолий, и говорил себе: «Придется тут задержаться, если хочешь получить весь местный фольклор…»
– Есть одно предание, с которым тебя пока не познакомили, – сказал проводник однажды вечером, стоя у кромки воды.
– Правда? Что за предание?
– О Вадалии.
– Кто она такая?
– Самая прекрасная дева озера Байкал. – Он посмотрел Бертрану в глаза и добавил: – По-моему, тебе необходимо встретить очень красивую девушку.
Бертран присел рядом с проводником. Рдяное солнце замерло в нескольких сантиметрах от поверхности озера. Маслянистая вода ничего не отражала, но посеребренный свет порхал над волной, просачивался в глубину и подсвечивал всю поверхность. Он двигался стремительно и успел коснуться берега, прежде чем солнце село и вода стала черной. Анатолий вытянул
