Тати вместе с другими делегатами прилетела во Дворец Съездов из шикарного отеля, название которого, труднопроизносимое и не слишком благозвучное для непривычного человека, переводилось с хармандонского на атлантийский как «хрустальная роза». С первого дня пребывания делегации в королевстве Хармандон к ней была прикреплена сотрудница министерства иностранных дел, в обязанности которой входило переводить все деловые беседы делегатов, проводить для них познавательные экскурсии, а также консультировать их по общим вопросам касательно норм поведения в хармандонском обществе, традиций и обычаев.
Тати в первый же вечер предприняла попытку поближе сойтись с этой женщиной, предположив, что подобное знакомство может оказаться полезным. Она осаждала Дарину шай Мармаг, так представилась хармандонка, вопросами про многомужество, про естественное рождение детей и про юношей с покрытым лицом – Дарина с великодушным терпением и учтивой улыбкой выслушала эти типичные для туристов вопросы, ответы на которые у неё, вынужденной регулярно общаться с иностранцами, уже успели навязнуть в зубах. Она сносно говорила по-атлантийски, правда, с крепким акцентом и путалась нередко в падежах и лицах, но поражала уровнем общей эрудиции и осведомленностью в области традиций и обычаев, принятых на родине прибывших гостей. Дарина демонстрировала фактические познания в истории Новой Атлантиды даже, пожалуй, большие, чем сама Тати, и это не могло не вызывать уважения. Подробно рассказывать о себе переводчица не стала, упомянула только, что она является представительницей древнего дворянского рода, и Тати было очень неловко говорить Дарине «ты», как этого требовали обычаи королевства Хармадон; обращение на «вы» здесь было принято только по отношению к мужчинам, состоящим в браке… И все поголовно, даже члены королевской семьи, партнеры по бизнесу и высшие государственные чины говорили друг другу только «ты»…
– Как же вы показываете уважение друг к другу? Мы говорим «вы», чтобы подчеркнуть почтение к человеку.
– У нас каждый знайт свой место. Мужчинам говорить «вы» потому что они прекрасны и источник вдохновений. А женщинам говорить по их ранг. У нас классовый общество. У всех аристократов к фамилии надо прибавлять «шай», «шай» значить «небесная», забудешь прибавить – обида делать! Большое обида. Оскро-бление!
Тати спустилась пониже, чтобы лучше видеть выходящих из катеров – лёгкое волнение не отбило у неё любопытства к прибывающей публике, Дарина просила ни с кем не контактировать в её отсутствие, и Тати даже радовало, что пока не требовалось никому кивать и улыбаться, а можно было просто стоять, приняв гордый и независимый вид, положив локти на широкие каменные перила лестницы; притворяться, что смотришь вдаль, и между тем воровато, краешком глаза рассматривать гостей.
…Вдруг молодая женщина заметила нечто, поразившее её сразу, завладевшее, как порыв ветра – полотнищем юбки или распущенными волосами, сразу всеми её чувствами, обострившимися в один момент до предела. Ей даже показалось, будто бы сочнее, громче сделались вокруг неё все цвета и звуки – так бывает на начальной стадии алкогольного опьянения – мир словно усиливает контрастность, резкость, приобретает дополнительные измерения.
Из каюты роскошного катера-лимузина вышла сначала девушка-лакей, очень стройная, подтянутая, в алой ливрее с золотым галуном и в белых шелковых перчатках. Она придержала дверцу, и из мягкой темноты уютных недр каюты появилась сперва молодая брюнетка, очень яркая, точно густой тушью нарисованная на тусклых обоях реальности, черноглазая, с беспощадно красными губами, а затем – юноша, по-детски ещё хрупкий, едва вошедший в возраст, в традиционной свободной цветастой рубахе и шароварах, подпоясанных широким поясом. На голове у него была накидка из какой-то диковинной ткани, лёгкой и совсем немного прозрачной, позволяющей увидеть сквозь неё лишь смутные очертания и слабое свечение цвета кожи – ложась мягкими кремовыми складками, ткань скрывала всё лицо юноши, оставляя доступными жадным взорам одни только глаза – но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы пленить Тати мгновенно и навсегда – они цвели на лице словно две чёрные хризантемы, эти загадочные мужские глаза, они поражали своим неистовым буйным цветением, в котором как бы содержалось пленительное обещание, что всё остальное, пока скрытое, окажется таким же прекрасным…
Яркая брюнетка, перепрыгнув с борта катера на пристань, подала юноше руку – он послушно прыгнул вслед за нею, и они начали подъем по лестнице. Брюнетка вела его, привычно, и, как показалось Тати, демонстративно властно, будто окончательно утверждая этим своё неоспоримое право обладания. Поднимаясь, они подошли уже довольно близко; Тати, хотя и понимала, что начинает выходить за грани приличий, продолжала смотреть на них, а юноша, кажется, это заметил. Проходя мимо, он слегка повернул свою ловко замотанную дивной тканью головку – какое изящное движение, о, Всеблагая! – и два прелестных чёрных цветка – Тати почувствовала – распустились в тот миг именно для неё. Он тут же отвернулся, правда, и закивал чему-то, что говорила ему по-хармандонски с выражением резкой серьёзности на лице брюнетка, но Тати радостно встрепенулась, ободренная этим взглядом, как голодная птица единственной крошкой. Он посмотрел на меня, посмотрел! – пело в ней, и выждав паузу, она бодро побежала следом вверх по лестнице.
– Ты куда идёт, госпожа Тати, без мена? – остановила её возле входа во Дворец Дарина шай Мармаг. – Я просит тебе ждать, сложно говорить, чтоб не обидеть наши люди. Надо знать, как правильно.
Рядом с Дариной стояли, застенчиво спрятав руки за спины, другие атлантийки из миротворческой делегации.
Тати замялась, она ощутила себя застигнутой врасплох, её теперешний восторг казался ей переживанием необычайно интимным, словно даже прикосновение чужой мысли к этому восторгу могло его как-то обесценить или осквернить. И она усилием воли притушила в себе его сияние.
– Прости, госпожа шай Мармаг, я смотрела на рыб и кораллы, здесь очень красиво, – сказала Тати, обреченно скривив светскую улыбку.
– Да, конечно, я рада, что ты любит наше море, – переводчица расцвела от похвалы, адресованной её городу, её стране, и потому в определенном смысле и ей самой; Тати уже не первый раз замечала, что хармандонцам свойственна болезненная гордость за родину.
Дружеским ласковым жестом ухватив её под локоть, Дарина уже уверенно вела Тати по направлению к высоким дверям Дворца – многие иностранцы находят поразительным сочетание в хармандонцах их фанатичного целомудрия и некоторой бесцеремонности в отношении прикосновений: хармандонцу, например, ничего не стоит заключить в объятия практически незнакомого человека, и в то же время ни одна хармандонская женщина, и, тем более ни один хармандонский мужчина, не станет обсуждать свою личную жизнь даже с близкими друзьями.
Тати, всё ещё озаренная торжественной благодатью её впечатления, чувствовала себя смутно и зыбко, точно во сне. Перед её глазами мелькали дисплеи, баннеры, разноцветные шары и нарядные люди – но даже в этой громокипящей толпе, тем более
