– Этот народ верит тебе. Я сам видел транспаранты на улицах.
– Фанаты… Когда не знаешь, кому верить, побежишь и за фантиком. Я для них не более чем символ. Обложка новой счастливой и сытой жизни. Люди склонны прельщаться внешним совершенством, блеском… Я родилась красивой и богатой. Мне просто повезло. Меня трудно не идеализировать, а потому невозможно любить. Они видят во мне совершенство и ждут невозможного. В этом вся суть фанатства – втискивать великую веру, которая может и должна принадлежать только Высшему, Трансцендентному, Инфернальному, в тесный убогий скафандр человеческой реальности.
Селия повернулась под лампой: страшный свет её красоты засиял иначе. Тень выразительно легла под скулу, подчеркнув её безупречную форму. Губы – она облизнула их, жадно, нервно – заблестели как мокрые сливы.
– Я не такая, как они думают… Я не героиня мифов и легенд. Я не дочь богини, сошедшей на землю. Я боюсь, я паникую по пустякам, я не умею есть, меня наблюдает команда психологов, диетологов, конфликтологов и прочих дармоедов, мне снятся кошмары по ночам, я испытываю эротическое удовольствие, причиняя боль, у меня никогда не было нормальных отношений с мужчиной… Я не хожу в бордель, Кузьма, не потому, что мне это не нужно, и не потому, что я поборница мужских прав, как пишут обо мне таблоиды; на самом деле у меня просто фобия вирусов! Я ужасно брезглива… Так и большинство других моих достоинств в глазах общественности, обусловлено, как бы смешно это ни звучало, моими недостатками.
– Никто не лишен недостатков, – тихо сказал Кузьма, – доверие – повод с ними бороться.
Он взял из термостата бутылочку с кремовой густой смесью, дал девочке соску. Её щёки начали мерно неторопливо подрагивать – маленькая Марфа ела без жадности, обычно присущей здоровым, хватко цепляющимся за жизнь младенцам.
– Предположим, я соглашусь. Нам потребуется тогда юридически восстановить брак.
– Да. Я не буду ограничивать вашу свободу, если вы об этом, – произнёс юноша, не отрывая взгляда от сосущего ребенка, – вы имеете право взять себе ещё хоть трёх мужей, которые вам понравятся.
Селия не ответила. Она отвернулась – ламповый круг выделил из тьмы её обнаженное плечо – как золотое яблоко.
– У меня была единственная мечта с ранней юности, – сказала она, опустив голову, сверкающие ручейки волос закрыли лицо завесой, как водопад заслоняет камни, – я хотела настоящей любви. Взаимной. Чтобы во мне любили меня, а не моё тело, мои деньги, мой социальный статус. Мать, сестры, подруги, потом деловые партнерши – все говорили, что это невозможно. Их приучили к мысли, что мужчин продают и покупают. "В твоем положении, – говорили они, – надеяться на искренность просто глупо, ты же, Селия, выглядишь прямо билетом в рай: и состояние, и лицо, и фигура…"
Теперь, кажется, мне придется признать их правоту и окончательно проститься со своей наивной мечтой; удел мой – фиктивные браки, управление государством, бесконечные интрижки, от которых тошно, как от шоколадных конфет, если есть только их на завтрак, на обед и на ужин. Я завидую вашей Тати, светлая ей память; как она умела сделать так, чтобы мужчины шли за ней в полную неизвестность?
Марфа выплюнула соску, но Кузьма осторожным движением вернул её в крохотный ротик.
– Этого мало. Не ленись. Поешь ещё…
Он поднял голову и внимательно посмотрел на Селию:
– Если бы вы не вели себя так странно, я бы любил вас… Я видел, что вы холодны, порывисты, мне казалось, будто я вызываю в вас раздражение. Или тревогу.
– Я не могла иначе. Вы волновали мои чувства сверх всякой меры. Говорят, если чего-то хочешь слишком сильно, это никогда не случится. Так и вышло.
– Многое ещё впереди; у вас есть Лука; он вполне может полюбить вас…
– Лука? – Селия выглядела удивленной.
– Разве вы взяли его в дом не для того, чтобы он стал вашим мужем?
– Вы так думали, Кузьма? Нет. Это был спонтанный акт милосердия. Я подобрала его в одном из бедных кварталов, семья мальчика погибла в обрушившейся хижине. Я планировала вырастить Луку, дать ему образование и отдать его приличной молодой женщине, которая сумеет позаботиться о нём.
Кузьма терпеливо водворил на место в очередной раз отвергнутую дочерью соску. Через секунду девочка снова вытолкнула её, обиженно завертела головой, захныкала.
– Устала, – сказал Кузьма, – ей нужно спать. Я её покачаю.
– Мне оставить вас?
– Нет, не обязательно, можете посидеть здесь, пока я уложу.
Он запахнул плотнее лепестки одеяла, поднялся и принялся неторопливо расхаживать по комнате, баюкая малютку на руках. Селия отошла к окну и посмотрела на улицу.
Уже стемнело, и до самого океана, тяжёлого, темного, будто неживого в полный штиль, простиралось широкое кольцо огней на побережье – точно ожерелье из бесчисленных золотых, голубых, белых бусинок. На сине-зеленом небе затеплились первые звёзды.
Далеко-далеко, у самого горизонта, над безмолвным мраком, вздрагивали, мигая, почти неразличимые красные огоньки на буровых платформах.
Кузьма накинул на лампу покрывало, чтобы свет не будоражил засыпающую девочку. В комнате воцарился тихий, ласковый, совсем семейный вечер.
Селия почувствовала прилив необъяснимой острой тоски и желание немедленно уйти:
– Вы хороший отец, – сказала она,
