– Кир, стой! – дрожащим голосом умоляет Кэп. – Не подходи! Пальну!
Он шарахает предупредительным в дерево. Кир неуклюже встает на четвереньки и припускается к нам, споро перебирая руками и ногами. Его тень похожа на громадного паука о четырех лапах. Снова грохочет выстрел. Пуля вырывает клок мяса из Кирова плеча, не задержав и на мгновение.
– В голову стреляй! – ору я. – Кэп, в голову!
Кэп, отступая за волокуши, стреляет навскидку. То ли он действительно меток, то ли расстояние невелико, но выстрел сносит Киру верх черепа. На снег веером лежатся брызги крови, мозга и осколки костей. Но Кир не падает. Даже не останавливается. Безголовая тварь прыгает на волокуши, жмется к Яшке синюшным телом. Обломанные ногти раздирают пуховик.
Миг – и горло Кира исторгает на бесчувственного Яшку снег. Сверкающие серебряные снежинки, текучие, подвижные, оседают на рыжих дредах, залепляют Яшке глаза, нос, заползают в приоткрытые губы. Это страшнее мертвых коров. Страшнее преследующей нас троицы. Страшнее всего в мире. Не выдержав сюрреалистичности этой жуткой картины, я ломлюсь в лес. Но еще раньше, сильно толкнув меня плечом, мимо проносится Кэп.
* * *Бегу что есть мочи. Стараюсь не упускать из вида фонарик Кэпа. Луч мечется вверх-вниз, мелькают уродливые тени, еловые лапы хлещут по лицу. Меня хватает минут на десять. С непривычки сводит икры, и я, вопя от пронзительной боли, валюсь в сугроб. Отбрасываю камеру, ползу не разбирая дороги. Куда угодно, только бы подальше от безголовой нежити, что вот-вот запрыгнет мне на спину!
Сильные руки выдергивают меня из сугроба. Крепко зажмуриваюсь, лишь бы не видеть этот ходячий ужас. Болтаюсь в жесткой хватке, как слепой щенок. Меня настойчиво тащат, толкают, волокут, но не терзают и не душат.
– Да шевели ты граблями! – хрипит знакомый голос.
Это Кэп, господи, спасибо тебе, это Кэп! Реву от облегчения. Глотаю морозный воздух, стараюсь задушить рыдания, но реву еще сильнее. Лицо горит от стыда, но Кэпу плевать. Удостоверившись, что я поймал темп, он отпускает меня. Взрыхляет девственный снег, бредет уверенно, словно знает куда. Почти не удивляюсь, когда он таки выходит на нашу колею.
– Кэп, ты ж ему башку снес! – не выдерживаю я. – Как же так, а?!
Видимо, подумав о том же, о чем и я, Кэп бросает с горечью:
– Говно эти твои фильмы амерские. Ни на грош правды…
Экономя дыхание, движемся молча. Мороз крепнет, заставляя нас ускориться. В ночном холоде призрачным паром умирает наше сиплое дыхание. Мне жарко от быстрого бега, хочется расстегнуть куртку. А вот ноги промерзли даже в унтах. Похоже, я изрядно начерпал снега.
Хочется верить, что от нас отстали, но наши преследователи не сильно таятся. Хрустит валежник, падают с задетых ветвей снежные шапки, раздается громкий топот. Кэп замедляет бег, а потом и вовсе останавливается. Берет «Тигр» на изготовку. Меняет магазин. Целится. В меня.
– Кэп! Кэп, ты чего?!
Ствол сдвигается чуть в сторону, плюется громом и огнем. Кажется, я слышу свист пролетающей мимо пули. Резко оборачиваюсь и замираю, придавленный ужасом. Света от фонаря Кэпа едва хватает, чтобы разглядеть их всех: дохлых коров, безголового Кира, Яшку с торчащим из голени обломком кости. Ближе всех стоит Костик, одетый лишь в черную вязь татуировок на покатых плечах. Еловые лапы поглаживают лысую макушку, грудь не вздымается, вместо глаз две синие ледышки, такие пронзительные и красноречивые, что я отшатываюсь. Затылок натыкается на ствол карабина.
– Стой, Серега. Отбегались.
На моей памяти Кэп впервые называет меня по имени, и от этого еще страшнее. Оледеневшее сердце обрывается в пятки. Поверх прицела подозрительно смотрят безумные глаза. Долгие секунды стою не дыша. Кэп командует:
– Раздевайся!
– Чего?!
Удивление затмевает даже страх. Но ненадолго. Рявкает «Тигр», колено Костика разлетается в клочья. Мертвец падает в снег, барахтается, пытаясь подняться. Остальные благоразумно отступают под защиту леса.
– Шапку снимай, живо! И перчатки!
Безропотно подчиняюсь. Мохнатая собачья шапка падает к ногам. Следом летят промокшие перчатки. Щурюсь, когда Кэп светит мне в глаза.
– Теперь пуховик!
– Кэп, да какого хрена?! – не выдерживаю я. – Ты меня трахать собрался, что ли?!
Криво ухмыляясь, Кэп отводит карабин. Кажется, эта робкая вспышка злости не только забавляет его, но и спасает меня от пули.
Не тратя времени на слова, Кэп снимает шапку, расстегивает ворот, обнажая шею, покрытую ровным слоем блестящей снежной кухты. Серебристая дорожка берет начало от мохнатой брови, через висок, по бороде, захватывает половину лица. Под направленным светом иней на бороде Кэпа больше не кажется естественным. Теперь я вижу шевелящийся ковер маленьких прозрачных пауков. Жужжит молния. Под распахнутым пуховиком рваная рана и намокший от крови свитер.
– Это ничего… – Мой голос дрожит. – Проход где-то недалеко, Кэп! Дотянешь!
– Я и дотяну… Только дохлый. У меня рожа онемела, пальцы немеют… сдохну скоро.
Я испуганно пячусь под колючим, испытующим взглядом.
– А ты чистый, значит… Четыре опытных мужика загинули, а ты, салага, чистый! Ай да боженька! Есть у него чувство юмора!
Кэп скребет лицо, с омерзением вытирает руку о штаны. Живой иней проворно латает прорехи, оставленные ногтями.
– Им тут жрать нечего. Последние запасы растягивают. А к нам не могут. У нас лето, а они при высоких температурах долго не живут.
– Ты откуда это знаешь? – Я смертельно боюсь идти дальше один и отчаянно тяну время.
– Чувствую… – Кэп пожимает плечами. – Я теперь часть этой… грибницы? колонии? Не важно… Вали уже.
Проводя невидимую границу между мертвыми и живым, он поворачивается ко мне спиной. Вздыхает тоскливо:
– Везучий ты, Серега. Жаль, камеру просрал. Без камеры тебе хрен кто поверит.
Нет смысла уговаривать, да и желания тоже нет. Я знаю, он прав, не хватало только притащить эту дрянь в наш мир! Совесть даже не шевельнулась. Кэп уже мертв. Костик мертв. Братья Черных мертвы. Один я живой и хочу остаться живым.
