Николай лежал с полузакрытыми глазами, очень бледный и слабый, Тонька вытащила из-под одеяла его руку, приставила к вене шприц и только хотела проколоть, как ее окликнули. Она обернулась и увидела, что в палату вошли главный врач и Павел.
– А что это за шприц у тебя в руках и что ты делаешь?
– Да вот, на память хочу взять с собой свой инструмент рабочий, – изворачивалась Тонька.
– Понятно, я забыл тебе отдать твой военный билет, возьми.
Поблагодарив, она быстро пошла к выходу, мельком взглянув на Павла и встретив его осуждающий взгляд. Она резко пошла к выходу, а в голове проносилась злобная мысль, что этого паренька защищает неведомая ей сила, с которой она не смогла справиться.
Тонька услышала на улице сигнал машины – это муж не вытерпел, он ждал ее уже больше получаса. Чтобы снять нервное напряжение, она крикнула очень громко: «Сейчас, я бегу к тебе через крапиву-у-у-у…. Она села в машину и быстро скрылась в свое будущее.
Эта фраза вернула Николая к жизни, разбудила его. В палате медбрат Павел спросил его, почему он все ходит к крапиве, с чем это связано?
Николай, в свою очередь, задал Павлу вопрос:
– Ты говоришь, что мной интересовалась медсестра, часто заходила в палату, как ее зовут?
– Зовут ее Антонина Гинсбург, ты ее знал?
– А где она сейчас, не знаешь?
– Уехала она вместе с мужем, его демобилизовали после ранения, но куда уехали, я не знаю. Интересуешься ей, она замужем. Кстати, интерес ваш взаимный, она вокруг тебя ходила каждый день. К чему бы это?
– Она мне нужна, но по другому делу.
– Ну если так, то поговори с главным врачом, но не донимай его сильно, занят он очень.
Уже через несколько дней Николая выписали из госпиталя. Главный врач, выдавая ему справку о выписке, отметил что только его молодость помогла ему, ранение было очень серьезное: «В рубашке ты, Николай, родился».
Но Николай, все-таки задал вопрос, который мучил его:
– Скажите мне, доктор, у вас медсестра работала Антонина, она уволилась, а куда она уехала? Мне это очень важно знать!
– Зачем тебе это знать, Коля? – спросил доктор. – Да, работала такая медсестра, но несколько дней назад уехала, по-моему, в Белоруссию.
– Гинсбург, говорите, – задумчиво произнес Николай, может это и не она была.
Вскоре он попрощался с персоналом, с ранеными и вышел из госпиталя, вновь радуясь жизни и солнцу, которое радостно светило в этот день, и зашагал дальше по дорогам войны.
Курляндская группировка
Курляндский котел – это один из последних боев Великой Отечественной войны.
Выписавшись из госпиталя, Николай отправился в свою воинскую часть. Нашел он ее не сразу, пришлось поездить вдоль берега Балтийского моря. Но наконец-то он прибыл в свое подразделение и встал встрой. Его подразделение орудийно-гаубичных расчетов перебросили в район города
Любавы, в Польшу, для подавления огневых точек немецко-фашистских захватчиков.
Стоял май 1945 года, и во всей Вселенной чувствовалось приближение долгожданной и Великой Победы. Советские Вооруженные силы уже штурмовали город Берлин – логово фашистов и их главарей. Фашистская империя доживала свои последние дни. Все бойцы, командиры и простые люди с тревогой и надеждой слушали сводки Совинформбюро с фронта. Пришла пора фашистам сдаваться. Под ударами Советских войск немцы отступали к центру Берлина. Успех Советской Армии был несомненный и скорый. Но это было так в столице Германии, в Берлине.
А здесь, на Рижском взморье и побережье Балтийского моря, собралась крупная группировка немецких войск, которая не собиралась сдаваться. Это были солдаты тех армий, которые держали в окружении так долго Ленинград, и уморили очень много ни в чем не повинных людей. Они с боями отступали от самого Ленинграда, через Белоруссию, через Прибалтику и, наконец, уперлись спиной в воды Балтийского моря. Советские войска их сильно потрепали, били, но не добили. Этот враг все еще был силен и, отступая, дрался в боях с особой жестокостью.
Гитлер отдал им приказ ни за что не сдаваться, переправу в Германию он запретил, хотя за их спиной было Балтийское море, а по нему прямая дорога в Германию. Солдаты немецкой Армии за годы войны отупели от жестокости, и в их головах сидела только одна фашистская пропаганда, что они особая нация, и они в том числе, непобедима. Это были опытные солдаты и офицеры немецкой армии СС, прошедшие с боями всю Европу. Их было достаточно много, по разным подсчетам около 300 тысяч, и у них была очень хорошая рекогносцировка, то есть связь между подразделениями и мобильность.
К тому же их поддерживала большая часть местного населения, грезящего в то время бредовой идеей о независимости Латвии. Еще не закончилась война, а эсэсовцы-латыши и местные полицаи, а также богатая прослойка населения, уже оформляли независимость Латвии, ходатайствовали перед высшим немецким командованием. Но немецкие власти их не поддержали и даже расстреляли 300 латышских активистов. Немцы до конца верили в свою Победу, и, по их мнению, Германия должна быть единой и неделимой.
А пока, перед воинами всех подразделений Советской Армии была поставлена задача уничтожить группировку врага под названием «Курляндский котел». Тех немцев, кто сдастся, взять в плен, а кто не сдастся – всех уничтожить.
Николая определили в тот же орудийный расчет, в котором он служил и раньше. Возвращение в строй было радостным, тем более за мужество и подвиги на фронте Николаю было присвоено звание младшего сержанта. Это наполняло его душу гордостью и душевным подъемом.
Так проходили последние дни войны, вокруг Курляндского котла. Из Берлина приходили все радостные и радостные новости об успехах Красной Армии, и вот, наконец наступил этот День Победы. Николай помнил этот день всю свою жизнь, и каждый человек, кто перенес войну, пронес это в своих сердцах. И лучше, чем сказал поэт, трудно подобрать слова, чтобы описать этот день…
Еще стояла тьма немая,В тумане плакала трава, —Девятый день Большого маяУже вступил в свои права.Армейский зуммер пискнул слабо,Два слова сняли грустный сон,Связист из полкового штабаВскочил и бросил телефон.И все, никто не звал горнистов,Никто не подавал командБыл грохот радости неистов,Дробил чечетку лейтенант.Стреляли танки и пехота,И раздирая криком рот,Впервые за четыре года,Палил из вальтера, начпрод.Над путной, торопливой ТиссойИ грохот выстрелов, и гул,К жаре привыкший повар лысый,Зачем-то ворот расстегнул.Не стрекотали стайки ЯК-ов,Над запылавшею рекой,И кто-то пел, а кто-то плакал,А кто-то спал в земле сырой.Вдруг тишь нахлынула сплошная,И в полновластной тишине,Спел соловей, еще не зная,Что он
