Даю всем команду: «Уходите, мы будем думать, как быть дальше». Остались мы в этом котловане с капитаном вдвоём, ходим над селом. Наши доложили, что все уже пересекли перевал, и там облачность уже не такая сплошная, видно землю.
У нас топливо уже на пределе, долго мы тут с ним уже летаем. Я капитану говорю: «Иду первым, ты — за мной. И я буду тебе говорить, на какие приборы смотреть».
Надо пояснить, в чём проблема. Если человек не летал в облаках, он летает по горизонту. При видимости горизонта летать гораздо легче. Лётчик выдерживает скорость и высоту по приборам и по горизонту. А когда ничего не видно, у неподготовленного лётчика начинаются галлюцинации — потеря пространственной ориентировки. Это проблема чисто психологическая. Ему начинает казаться, что он летит с правым креном (а на самом деле никакого крена нет или же крен как раз левый). Он начинает этот несуществующий крен исправлять, да ещё и не в ту сторону. Всё дальше и дальше заваливает вертолёт… И тут и до беды уже недалеко.
Я сразу своё же решение изменил, и решил отправить его первым. Думаю: войдёт в облака, испугается и сразу же выйдет из облаков. А я уже буду за перевалом. И тогда получится, что я ушёл, а он один остался. Говорю ему: «Давай ты первым».
Потом спрашиваю: «Зашёл в облака?». — «Зашёл». — «Какая скорость у тебя?». — «Сто шестьдесят». Спрашиваю для того, чтобы он на приборы смотрел. Снова: «Какая скорость?». — «Сто двадцать». Говорю: «Давай скорость сто шестьдесят». Опять: «Какая скорость?». — «Сто». А это всё имеет объяснение: когда лётчик попадает в облака первый раз, то у него появляется ощущение, что впереди стена, и он вот-вот с чем-то столкнётся, и тогда он инстинктивно начинает ручку на себя подтягивать и гасить скорость. И закончиться это может тем, что, как только скорость дойдёт до шестидесяти-семидесяти километров, вертолёт может просто упасть. И я всё время капитану про скорость: «Отдай ручку от себя, отдай ручку от себя…». И в какой-то момент он мне говорит: «Сто десять… сто тридцать… сто шестьдесят». Всё нормально.
Перелетели мы через этот хребет, заняло это минут десять-пятнадцать. Нам повезло, что за хребтом километров через пятнадцать было уже малооблачно. Я увидел его. Он сам увидел землю. Приземлились мы нормально. Хорошо, что аэродром был открыт. А вот если бы нам пришлось заходить на посадку в облаках, тут он мог бы уже и не справиться. Повезло, что он не потерял самообладания и сумел, слушая меня, сохранить скорость, высоту и при этом не перевернуть вертолёт. Вот так человек первый раз в жизни совершил полёт в облаках в горах.
Без удачи на войне никак нельзя. В пятидесяти километрах от Грозного есть такой населённый пункт — Серноводск. Ещё с советских времён там был санаторий. И вот от одного капитана, сотрудника местного МВД, поступила информация, что в этот санаторий прибыла отдыхать банда, спустившаяся с гор. Этот капитан рассказал очень подробно о том, сколько бандитов, даже какие-то фамилии громкие называл.
Командующим нам была поставлена задача: рано утром высадить десант и захватить этих бандитов. Чтобы сориентироваться на местности и определить место высадки десанта, я, не привлекая внимания, под видом одиночного транспортного вертолёта слетал на разведку из Грозного в Моздок мимо Серноводска, а потом тем же самым путём вернулся обратно.
На высадку должны были идти десять-двенадцать вертолётов МИ-8 под прикрытием шести МИ-24. Хотели захватить «духов» спящими, поэтому площадку до высадки обрабатывать не планировали.
Всю ночь перед операцией я не мог заснуть, мучило какое-то нехорошее предчувствие. Не нравилось мне и то, что сесть можно было только в одном месте, и что вокруг этого единственно возможного места посадки было много беседок и небольших кирпичных строений, где были целебные источники с минеральной водой.
Утром встали и идём на стоянку. Нехорошее предчувствие нарастает… Но делать нечего — мы подготовили технику, подвесили боеприпасы. Десант уже сидел в вертолётах. Я поставил своим задачу, и мы пошли запускаться. И вдруг меня вызывает к телефону командующий. Говорит: «Вылета не будет, вам — отбой». — «А почему, товарищ командующий?». — «Потом узнаешь».
Оказалось, что контрразведчики, дай Бог им здоровья и долгих лет жизни, раскололи этого капитана. Милиционер то ли за деньги, то ли под угрозой расправы с его семьей передал нашим ложную информацию. На самом деле никакие бандиты в санатории не отдыхали, а приготовились к встрече с нами. На единственной площадке, где могли сесть вертолёты, ими была пристреляна каждая пядь земли. Как нам потом сказали, с «мухами» (ручной гранатомёт. — Ред.) там сидело столько «духов», что они сожгли бы всю нашу десантную группу за две минуты…
Во время этой командировки я летал каждый день. Только солнце встаёт, полк ещё спит, а я сажусь на МИ-8 и лечу на разведку погоды. Брал один МИ-24 для прикрытия. Обычно летал с командиром эскадрильи Андреем Скворцовым. Цель была такая — походить по Аргунскому ущелью, по Введенскому ущелью, посмотреть погоду: есть облака, нет облаков, есть ли туман в ущельях.
И, кроме того, я облетал все площадки в зоне нашей ответственности, где стоят полки, бригады, отдельные батальоны. На каждой площадке был авиационный наводчик. По очереди их запрашиваю: «Есть ли «двухсотые» или «трёхсотые»?». Ведь обстрелы обычно случались ночью. Так что одновременно кроме разведки погоды я решал ещё несколько задач: проверял связь с передовыми авианаводчиками и собирал раненых и убитых. На обратном пути залетал в Грозный, выгружал в медсанбате раненых и убитых и возвращался на свой аэродром.
Весь утренний полёт обычно занимал около часа. К моему возвращению полк уже просыпался, все уже позавтракали. Сажусь, заруливаю — а полк уже стоит возле командирской
