— Твой рот — просто задний проход мира, друг мой, — отвечал Рустико. — За деньги, которые мы могли бы заработать на дочери дожа, ты мог бы купить столько лжи, что можно было бы написать новую Библию.
Ножом для разделки мяса Спатариус отрезал лишнюю полоску льняной ткани и закрепил свободный конец новой повязки иглой. Рустико опасался, что его неуклюжий слуга при этом загонит острие иглы в рану Элиаса, однако это движение удалось, в доказательство чего племянник свободно повертел своей рукой.
Явно довольный результатом, Элиас снова повернулся к дяде:
— Как бы там ни было, но на задворках этого мира половина города ищет Мательду. Подожди еще один-два дня, и мы найдем эту суку под какой-нибудь навозной кучей. От павлиньих перьев и ангельских крыльев ничего не останется, когда я займусь ею.
— Нет! Это и так длится слишком долго, — возразил Рустико. — Мы не можем в этом деле полагаться на сказки рыбаков и солеваров. Я обнаружил лучший источник, из которого фонтаном бьет правда. — Он скривил рот, чтобы почувствовать вкус следующих слов на своем языке. — Чужестранец Бьор удрал из Ямы страха.
Элиас вскочил так, что свежая повязка на руке развязалась.
— Этого не может быть! — заверещал он. — Я же лично замуровал его в стену!
— Ты его недооценил, — резюмировал дядя. — К тому же, кажется, у него есть друзья. Я тут кое-что сопоставил. — Рустико довольно улыбнулся. — С тех пор как исчез Бьор, у нас нет ни единого следа стража башни. Его зовут Орсо. Жилище его стоит приблизительно там, где сборщики раковин забивают сваи в ил. Ставлю настенный ковер против рваной рыбацкой сети — он должен рассказать нам историю, в которой не найдется места ни павлиньим перьям, ни крыльям ангела.
Лагуну засыпало снегом. Над сараем, в котором «Эстреллу» готовили к выходу в море, казалось, какой-то огромный мельник опорожнил свои мешки с мукой: белые облака падали через дыру в крыше, густо покрывая молотки и рубанки, пилы и стружку. Мир потерял свои очертания. Все, что имело острые края, вдруг стало закругленным. То, что было маленьким, снег заставил вырасти, а что выпячивалось, казалось, сгладилось. Лишь заботы Мательды не претерпели изменений — только выросли до небес.
— Откуда мне взять деньги для Фредегара? — высказала вслух Мательда тревожившие ее мысли.
Норманн расчищал снег, пытаясь отрыть инструменты, и чем-то грохотал на корме «Эстреллы». Ответить на вопрос Мательды он не мог бы при всем своем желании.
— Может, продать несколько пил? Это должно принести нам хоть немножечко денег. Или нет? — Она со вздохом потуже затянула на плечах свой красный платок. Как Бьору удавалось выносить такой холод в простой шерстяной одежде, оставалось для Мательды загадкой.
Бьор открыл рот, но не ответил, а, высунув язык, стал вращать головой, ловя снежинки. Он что, издевается? Мательда сощурила глаза. Бьор с наслаждением потер язык о свое нёбо и только после этого закрыл рот.
— Drîfa, — сказал он и пояснил: — Метель.
«Он еще более странен, чем я думала», — сказала Мательда самой себе и произнесла:
— Сколько стоят четыре пилы?
Однако снег, казалось, совсем заморозил все чувства Бьора.
— За Drîfa последует Fönn, — продолжал он рассуждать вслух. — А за ним будет или Snôr или Miöll. И если будет Miöll, то я через три дня смогу выйти в море.
— А если нет? — громко спросила Мательда, не понимая ни слова.
— Тогда мне будет трудно одному управлять таким кораблем. Тогда понадобится команда.
— Ты имеешь в виду этих Miöll, Fönn и остальных?
Бьор рассмеялся.
— Клянусь Ран[26], поглощающей утопающих, как ты собираешься создать флот, вообще не разбираясь в погоде?! Drîfa — это вьюга, Fönn — плотный снег, Snôr — так мы называем мокрый снег, а Miöll — мельчайший блестящий снег.
— Но снег ведь все равно снег, — возразила Мательда, — белый, холодный и мокрый. — Она чувствовала себя, словно глупое дитя, так с ней всегда обращался отец.
— Для людей суши — может быть. Но на море ты умрешь, если не сможешь определить погоду по вкусу снега. Я вот знаю всего лишь семь видов снега, Альрик может определить четырнадцать.
Теперь уже Мательда осторожно высунула кончик языка изо рта. А что если Бьор попросту подшучивал над ней? Четырнадцать сортов снега! Похоже на шутку над простаком.
Что-то холодное упало ей на язык. Она прижала снег к нёбу и вдохнула носом, как будто пила вино. Только это было не вино, а всего лишь чуть-чуть растопленного льда, растекшегося во рту. Она посмотрела на Бьора и печально покачала головой.
— Ну, если тебе нужен Jokull, чтобы почувствовать вкус… — Он взглянул на ее беспомощное лицо. — Айсберг. Только как бы твой язык не примерз к нему.
Откопав в снегу, они перенесли все инструменты в один угол. Это все, что было у Мательды. А еще «Эстрелла», страдающий любовью стражник и самоуверенный норманн.
Снежные шапки, образовавшиеся на их головах, после работы в сарае растаяли. Drîfa — Мательда хотела запомнить это слово.
— Никаких пил! — запротестовал Бьор в ответ на идею Мательды продать инструменты. — Нам нужна каждая рука, а каждой руке нужно шило, пила, волочильная доска…
Когда Бьор принялся заделывать отверстия в стенке борта, через которые должны были вставляться весла, они заспорили. Существовало две возможности соединить весла с кораблем — через отверстия в стенках и через уключины на фальшборте. Мательда приняла решение в пользу отверстий, потому что уключины казались ей недостаточно крепкими. К тому же деревянные штанги в уключинах будут пищать и дребезжать, а «Эстрелла» в представлении ее хозяйки должна была идти тихо и бороздить волны без единого звука.
Мательда много дней просидела над задачей определить, где следует проделать отверстия, не уменьшая при этом стабильность досок обшивки. Результатом она гордилась по праву. И теперь Бьор, вырезав из дерева пробки, забил их в отверстия и замазал смолой. При этом, как казалось, даже не слышал протестов Мательды. Более того — приказал ей поработать над теми отверстиями для весел, что еще оставались незаделанными. Лишь когда Мательда забрала у него из рук ведро со смолой, он удивленно поднял на нее глаза.
— Что за глупости? — возмутилась она. — Если ты закроешь отверстия, нам придется долго работать над уключинами.
— Злость разрушает красоту женщины, — лишь проговорил Бьор и улыбнулся. Но лицо
