– Здеся вот. Для господ по лесенке… Тут три ступенечки всего… А коневода я в черной избе размещу, не извольте беспокоиться. И сыт будет и коняжкам хорошо будет. А я с обеда исче барометр наблюдаю. Все падает и падает. Падает и падает. Ну что ты будешь делать! И небо, смотри-ка, темнеет и темнеет. А людям-то на тракте как? Степь-с, она людей не больно жалует-с… Ветра-то у нас какие! До пятнадцати саженей в секунду измерения доходят!
Тайна «металагической башни» существовали лишь в моем воображении. Самый младший чиновник в Табеле о рангах Российской Империи подрабатывал метеорологическими наблюдениями.
– Извозчик наш, – вклинился я в первую же звуковую паузу. – Евграф. Он ранен. Надо бы рану обработать. Есть в деревне доктор?
– Сюда, господа. Туточки располагайтеся, – продолжал, словно не услышав, Дорофей. – Поди, буран треклятый не раньше завтрева упокоится. А там и лошадки ваши отдохнут. И поедете себе. А я сейчас чаю вам горячего принесу. Матрена хлеб свежий спекла и постряпушки еще с грибами. А то и медку? Медку, не хотите ли?
И так вдруг захотелось меда. Так-то я его не особо жалую. Но тут так захотелось, даже запах его почуял. Травяной, пряный. А еще здорово огурец свеженький, только с грядки, в мед макать…
– Только мед в постатейной росписи не указан. Медок-то мне пасечник по осени привозит, а я уж добрым господам по пятнадцать копеек за фунт…
Из всех всевозможных фунтов я только «фунт лиха» и «фунт стерлинга» знал. Фунт – это сколько? Гинтар благосклонно кивнул – цена моего ветеранского слугу устраивала. Наверное, фунт – это много.
Герина память подтвердила. В пуде, а это примерно шестнадцать килограммов – сорок фунтов. Выходит, около четырехсот граммов. А за полтора рубля можно четыре килограмма меда купить?
– Рыбка еще есть. И копченая, и пожарить Матрена может… А доктора у нас нет. В округе только. Поди, не помрет прямо здеся-то. Куды ж я его дохлого… И господам проезжающим с дохлым невместно…
– Befehlen Sie ihm, mein Herr, Wodka zu bringen, – хрипло протявкал с жутким эстонским акцентом Гинтар. Надо же! Еще пару часов назад я этого его говора не замечал…
– О! – вспыхнул восторженно глазами смотритель. Раненый извозчик был уже позабыт. – Старый господин – немец. Я тогда печи пожарче растоплю. Поди, здеся не Европы. Холодновато иму будет… Осторожненько. Дверцы сибирцами деланы. Низковаты.
Поклонились низкой и широкой притолоке, вошли в «белую» гостевую избу.
– Растопи, любезный, растопи, – снова вклинился я. – И на стол собирай. Мед говоришь? И мед неси. И вот еще что… Водка есть? Полуштоф.
Я хотел, чтобы он ушел. Я хотел сбросить с плеч давящий на душу мундир, и не мог это сделать в его присутствии.
В обширной комнате оказался удобный отвешенный тканями закуток, где нашлось место и для объемного мехового куля бобровой шубы и деревянный колышек в стене под мундир. От выбеленного бока печки ощутимо несло теплом, так что и в одной рубашке озябнуть я не боялся.
Вернулся заботливый Дорофей Палыч. Передал Гинтару отпилок доски со стаканами, квадратной бутылкой, чашей с нарезанным крупными ломтями ароматным хлебом и пиалой меда.
– Сейчас и щти поспеют, – кивнул он сам себе. – Тута вот газетки пока полистайте. А подо щти уже и водочки отведаете…
Газеты! О! Источник информации! Дрожащими от нетерпения руками я взялся перебирать хрусткие, отвратительного качества бумаги, листы «Томских губернских ведомостей». И в первую очередь, убедившись, что газета выходит еженедельно, принялся отыскивать самую свежую из имеющихся.
Номер первый за девятое января 1864 года уведомил меня, что в Томском городском благородном собрании прошел праздничный новогодний бал. На котором, стараниями супруги городского полицмейстера, баронессы фон Пфейлицер-Франк, собрано 411 рублей на нужды воспитанниц Мариинской женской гимназии. Какие молодцы! Если я правильно помнил, Мариинск – это город к северу от Кемерово. Почему томская элита собирает пожертвования для девочек Мариинска, мне было не понятно. Мне, в общем-то, и дела до этого не было. Может, в самом городке у черта на рогах одна беднота проживает, детьми, стремящимися к знаниям, обремененная. Преимущественно – девочками… Собрали четыреста с лишним рубликов, и ладно. Честь им и хвала. Могли и пропить, а так нуждающимся помогли.
Зато теперь я знал, что попал в новое тело 19 февраля 1864 года. До того самого, злополучного бон-вояжа наследника престола Российской Империи еще почти год, и я легко успеваю его предупредить. Нужно только источник моей информированности организовать. Ну да это дело не сложное. Придумаю чего-нибудь. Для начала с жандармами подружусь, а там будем посмотреть.
В «Ведомостях» жандармы не упоминались вовсе. Юбилей Сибирского линейного 11-го батальона в августе прошлого года – был. Назначение майора фон Пфейлицер-Франк Александра Адольфовича томским полицмейстером – было. Даже цены на основные продукты питания – были… О жандармах – тишина. Не любят, видно, их. Или те не любят публичности. И то и то мне на руку.
А имя надзирателей начальника и оперов командира я постарался запомнить. В крайнем случае, отложу в памяти его баронский титул. Вряд ли в Томске их много. Полковника Денисова, губернского воинского начальника, упоминавшегося в связи с очередным рекрутским набором, тоже на полочку. С силовиками надо дружить! Интересно, динамит уже придумали? И есть ли он у господина полковника? Чего мне шахты кайлом людишек заставлять рыть, что ли? Так, где я опытных шахтеров наберу. Сто кило взрывчатки, и греби уголь или там бурый железняк лопатами…
От газет отвлекла Матрена – яркий представитель многоуважаемой гильдии поварих. Всегда с подозрением относился к худым и востроносым кулинарам. А Матренины яства кушал с удовольствием – у пышных телом, курносых хохотушек и в печи все пышет и шкварчит. И запахи такие завлекательные, что от одного вида ее булочек слюней полон рот.
Экстаз. Дуть на горячий суп в ложке. Откусывать тающий на языке ноздреватый хлеб. Граммов тридцать водочки под кислые щи. Густейший, терпкий чай со сдобой. Янтарные потеки меда на зажаристой корочке пирожка. Снова делать то, с чем распрощался миллион лет тому назад. Снова есть, пить, уставать, совершать глупости… Да просто развалиться в неудобном кресле и млеть, размышляя о том, что приобрел и чего лишился. Улыбаться возмущенным воплям выбравшегося из своего убежища Геры и верить, что лучшее еще впереди.
– Простите, молодой господин, – тяжко вздохнул Гинтар, решившись все-таки отвлечь меня от ленивых мыслей. – Я спать лягу. Силы уже не те…
– Ложись, – кивнул я. – У нас карта моей губернии есть? Достань и ложись.
Шелковый мешок с невзрачным чертежом на невероятно толстой – как два ватмана – бумаге.
