Ермак же, видя своих убиение и помощи ниоткуду животу своему, бежа в струг свой и не може скочити: бе одеян двема царскими пансыри. Струг же отплы от брега, и не дошед, утопе месяца августа в 6 день. Егда же приемше протчие казаки во граде весть, горко плакашеся об нем, бе бо велми мужьствен, и разумен, и человечен, и зрачен, и всякой мудрости доволен, плосколиц, черн брадою и власы, прикудряв, возраст средней, и плоск, плечист.
Видевше оставшие казаки, яко наставника своего и з дружиною убиенных, плакаше в разлучении, осташася всех 150 человек, и против бусурманских сил стоять некем, а живяше, помрут гладом, седоша в струги своя августа в 15 день и погребоша вниз по Обе и с воеводою и по Иртышу и по Собе, и чрез Камень приидоша в Русь на свои жилища; град же оставиша пуст.
И ведев се Кучумов сын Алей, кочюя Абугиновых городки, оставль же казаки град пуст, пришед, вселися во граде Кашлыке с вои своими. Услышавше про се, Сейдяк князь Бекбулатов сын, яко Ермак убиен на перекопе с вои и протчии бежаша в Русь, а сын Кучюмов Алей град засел, собрався с домашными вои и пришед во град и победив Алея и воинство его, и кровь отца своего Бекбулата отмстил, и прием отчину отцову, и пребываше во граде.
Ермаку от утопления августа в 13 день восплывшу, и принесе его иртышною водою под Епанъчинские юрты к брегу. Татарину жь Якышу, Бегишеву внуку, ловящу рыбу и наживляющу перемет, и видев, у брега шатаюшесь, человеческие ноги, и накинув петлею переметною веревку за ноги, извлече на брег, и виде одеяна пансыри, и разумев не просту быти, а знающе, яко казацы утопоша мнози, и тече на гору в юрты, возвестив жителем и созва всех вскоре, да видят бывшее.
Уразуме вси по пансырем, яко Ермак, и знающе, что государь прислал ему два пансыря, и каковы видеша. Егда жь начаша снимать Кайдаул мурза с него, тогда поиде кровь из рота и из носа, что из жива человека. Зря жь Кайдаул, понеже стар, течение крови живой не замерло, и разумев, что человек Божий, и положиша его нага на лабаз, и послаша послов во окрестные городки, да снидутся видети нетленнаго Ермака, точащаго кровь живу, и отдаде, ругаяся, на отмщение своей крови. И о сем диво, да разумеют христианскаго Бога и пребываюшаго во веки и прославляюшаго Бога.
Егда же начаша сходити по завету всех, аще кто приидет, да вонзит стрелу в мертвое ермаково тело. Егда же унзоша, кровь свежа течаще. Птицы же облеташе, не смея прикоснутися ему. И лежаше на лабазе 6 недель ноября по 1 день, донележе от конец приидоша Кучюм с мурзами и кондинские и обдаринские князи и унзоша стрелы своя, и кровь его течаше, яко из живаго, и многим являся в видении бусурманом и самому Сейдяку царю, да погребут. Овии жь от него решишася ума и именем его и до днесь божатся и кленутся. И тако чюден и страшен, егда глаголати им и в повестех, между собою, без слез не пробудут.
И нарекоша его богом и погребоша по своему закону на Баишевском кладбише под кудрявую сосну. И пансыри его разделиша надвое: един отдаша в приклад Белогорскому шайтану, и той князь Алачь взял, той бо во всех городах славен; 2-й отдаше Кайдаулу мурзе <…>. Кафтан же взят Сейдяк царь, пояс же и с саблею даша Караче. И собраша абызом на поминки 30 быков, 10 баранов и учиниша жрение, по своему извычаю, поминающе реша: «Аще ли жива тя, учинили бы себе царя, и се видим тя, мертва, безпаметна рускаго князя».
Бе бо от ермакова тела и от платья чюдотворение: болезненным исцеление, родителницем и младенцем на отгнание недугом, на войне и в промыслех удача. Се же виде абызы и мурзы, что закон их сквернен и престает чюдотворение, запретиша всем от мала и до велика не поминать имя Ермаково, да задлитца честь и слава, и могила его неявлена будет. Бе же видитца бусурманом и доднесь во вселенские суботы огненной столп до небеси, а по простым — свеща велия горяща над главою его. Се же Бог своих проявляет.
В лето 129 (1621) году великий государь Михаил Федоровичь с патриархом по совету, воспомянул Еръмака, каков бе и где, и како живе и скончася, и указал по грамоте первому архиепископу Киприяну сибирскому розпрашивати во 2-е лето священства его, испытоваше руских и татар, кто что знает, паче жь ермаковых казаков. Бусурманы по Курану своему потаиша, казаки на писме принесоша. Архиепископ же повеле их имены в сенодик вписати и историею прославляти.
В лето 7158-е (1650) приидоша в Тоболеск послы от калматского Аблая тайши и просив государевых вышеписанных пансырей в жалованье, и Кайдаула мурзу именовах и кондинского князя, что у них пансыри те. И по такому посольству в лето 7159 (1651) году указал великий государь Алексей Михайлович у Алачевых князей и у Кайдауловых детей взять пансыри и послать к Обрею. И в то лето боярин князь Иван Ондреевичь Хилков с великим пристрастием пансыри у Кайдауловых детей взят, а низоваго у Алачевых не верят и доднесь не слышится; и послали из Тоболска июля в 18 день с тобольским сотником стрелецким Ульяном Мосеевым Ремезовым с товарыщи.
Егда жь Ульяну доехавшу до Урги, и по чину Аблаеву учинена с честию стреча и корм. Егда ж дары понесоша по наказу, Аблай же спросив у Ульяна: «О честь ли пансырь Ермаков, ему жь в дарах не ряд поднесену быти?» Ульян же поведа послань. Аблай же по росписи чин весь оставил: «Подайте ми пансырь». И подаша. Он же прият вселюбезно, облобыза и на главу свою поднял, хваляше царское величество и любов, како б ему утеху надежну подал. Пансырь же бит в 5 колец мудростно, долиною в 2 аршина, в плечах с четью аршин, на грудех и меж крылец — печати царские, златые орлы, по подолу и рукавам опушка медная на 3 верьшка.
И паки Аблай вопрошаше: «Знаешь ли, Ульян, где ваш Ермак лежит?» Ульян же снискателен бе и хитр о делех, к вопросу отвеща: «Не вемы до дне сего и како погребен, и скончася». И нача Аблай повести деяти о нем по своей истории: как приехал в Сибирь, и от Кучюма на перекопе побежа, и утопе, и обретен, и стрелян, и кровь течаше, и пансыри разделиша и развезоша, и как от пансырей и от платья чюдес было, и как татара смертной завет положиша, что про него русакам не вещати. Аблаю же, приемшу пансырь, и Ульяну стояше, глаголаше о Ермаке. Ульян же испросив у Аблая сказку за его знамены и печатью; он же обещася о Ермаке подробну возвестити.
Прият же и протчие подарки, седя, и сконча посольство. Радошен бе и со своими, что любезно великий государь послуша его, послал лета 7159 (1650) году сентября в 4 день, поведа о Ермаке все подробну: како живе по своему писму, и како скончася, «соглазно нашим историям», точию как обретен и чюдотворяше <…>. Аз, де, много лет доступал. «Егда же я был мал и утробою болен, и даша мне з земли, с могилы его, пить, здрав явихся доныне. Егда же земли с могилы взятой, еду с нею на войну, побиваю; егда жь нет земли, тощь возврашаюсь; и того ради просив пансырей у государя, да пойду на Казачью орду. Ермак жь ваш лежит на Баишевском кладбище под сосною, и родителници ваша дни столбы огненнеи над ним и в ыные свеча кажется татаром, руским же не кажетца». В том и печать свою приложил.
Во второе лето по смерти посланы воеводы с Москвы Иван Мансуров с таварищи, с ним сто человек ратних. Егда плыша по Иртышу и видеша по Иртышу по брегу, яко песка, поганскаго войска, ждуше на побиение, по ведомости, яко в малости посланнаго войска; и стужившеся и проплыша за страх и до Оби реки. Видев же смерзение лда, поставиша град над Объю против устья реки и седоша зимовати.
Собрашася с Ыртыша и с Оби множество остяков и обступиша городок, и бишась день, вон же погании в вечер отступиша. Во утрии жь принесоша с собою болшего белогорскаго болвана и поставиша под древо березу, и молясь, и жряху, да возмут град. И во время жрения их стрелиша из города в цель ис пушки и кумира их с древом на многие части раздробиша. Погании же зело устрашишася, не знаше, мня же, что из лука такой человек розбил, и вси разыдеся по своим. И по сем ясак принесоша, и в весне чрез Камень проидоша.
