Элен судорожно вздохнула, словно отдала последние силы.
– А теперь, Макс, если не возражаешь, я вернусь в дом, где родилась и выросла, где была счастлива до тех пор, пока эти… вампирши… не вторглись туда. Я мечтала, что Хаугтон будет принадлежать мне и там, в кругу семьи, я окончу свои дни, но в доме будут жить мои дети. Теперь жадные, злобные, жестокие мачеха и сводная сестра грозят отобрать его, поскольку это единственное, что осталось от наследства отца. Я буду бороться за Хаугтон до последнего, до тех пор, пока суд, приставы, твоя охрана или кто-то еще не выгонят меня оттуда.
Лицо Элен болезненно передернулось. Она развернулась и схватила чемодан. Макс наблюдал, как она пересекла комнату, распахнула дверь и с грохотом захлопнула за собой. Он не двинулся с места.
Глава 11
Бледное солнце заливало Хаугтон холодным серебристым светом. Стоя на кухне, Элен не испытывала ничего, кроме безысходной тоски от мысли об унижении и смерти отца, от подлости Паулин, от ссоры с Максом и от расставания с ним. И еще от того, что рано или поздно, но неизбежно лишится дома. Она только сейчас в полной мере осознала горькую истину.
«Дальше не может так продолжаться. Я не выдержу».
Слова стучали в мозгу, скручивали в узел внутренности, вызывали холодную испарину. Она должна принять и смириться с ужасной действительностью, прекратить бессмысленную войну с Паулин и Хлоей. Ей все равно не дано победить, но борьба изувечит ее.
«Они рано или поздно отнимут у меня усадьбу, но и я больше не могу жить, как прежде. Остается одно: сдаться. Отдать свой дом».
В ее мозгу звучали и другие, еще более болезненные слова. Макс назвал Хаугтон могилой. Ее могилой. Элен сжала кулаки в немом сопротивлении, но упрек по-прежнему ранил сердце, заставляя признать его истинность.
«Я стала другой. Макс изменил меня – не только внешне, но и внутренне. Он открыл мне глаза на мир за пределами усадьбы, дал мне силы вступить в этот мир с уверенностью и надеждой. У меня не будет Макса и не будет Хаугтона, но я справлюсь. Должна справиться, потому что мне не остается ничего иного».
Элен была готова принять неизбежное. Тем не менее ее терзал страх и болела душа, когда она шла к телефону, чтобы сделать то, что должна была сделать.
Деловая встреча с советником шейха в Эмиратах проходила успешно. Макс сидел с выражением вежливого внимания на лице. Важные позиции были согласованы ко взаимной выгоде, все остались довольны.
Однако мысли Макса витали совершенно в другом месте. Его занимал другой проект, мелкий и незначительный по сравнению с тем, который обсуждался здесь, но гораздо более важный для него. Собственно, от успеха зависело будущее Макса. Директор юридического отдела британского подразделения позвонил Максу перед сегодняшней встречей и доложил о результатах. Макс победно сжал кулак.
После совещания, выйдя к ожидавшей его машине, Макс окунулся во влажную жару побережья Персидского залива. Он живо представил себе такую картину: вернувшись в отель, он присоединится к Элен у бассейна. На закате, когда спадет жара, они вместе отправятся ужинать и пораньше уйдут в свой номер. Завтра им предстоит исследовать старый город с живописным рынком, пропитанным запахом тысячи специй и нежным ароматом цветущих деревьев, сверкающим прилавками с золотыми украшениями. Потом на старинном корабле они отправятся на морскую прогулку наблюдать, как раскаленный шар солнца опускается в море. На следующий день их ждет поездка в пустыню и ночевка в палатке под бархатным небом с яркими звездами…
Макс прервал полет мечты. Какой в этом смысл? Он должен думать о будущем. Надо срочно звонить в Лондон, торопить заключение сделки. Задержки быть не должно. От успеха предприятия зависела его дальнейшая жизнь.
Взглянув на секундомер, Элен поднесла к губам свисток, чтобы остановить матч на школьном поле. Она поежилась под пронзительным ветром, прилетевшим за сотни миль с севера из тундры – осень в Канаде наступала раньше, чем в Англии. Она была благодарна директору школы за то, что та выбрала ее для сопровождения команды по лакроссу на дружеский матч в Онтарио, а директор канадской школы предложил ей поработать у них летом в качестве учителя по обмену.
«Новые горизонты – новая жизнь. Макс бы одобрил».
Она одернула себя: нельзя думать о Максе. Он ушел из ее жизни навсегда. Больше их ничего не связывает, кроме… Боль шевельнулась в душе. Возможно, он стал владельцем единственного места на земле, которое она считала своим домом и так боялась потерять. Один телефонный звонок риелтору, и Хаугтон продан…
«Макс! Мне так не хватает тебя. Почему мы не вместе? Я хочу быть рядом, следовать за тобой в любую сторону света до тех пор, пока ты хочешь меня. Ты являешься мне в снах, мучительных и нереальных, как сказка, где желания исполняются. В этой сказке у меня есть Хаугтон и ты».
Какой смысл в пустых мечтах? Элен морщилась от холодного ветра в чужой стране и с тоской думала о будущем без Макса и без Хаугтона. Теперь поздно признаваться, что она любит Макса.
Макс уверенно вел мощную машину по гравиевой дороге между цветущих алым цветом рододендронов и кустиков голубых колокольчиков вдоль обочин. За поворотом перед ним открылся завораживающий вид на сады и лужайки поместья, а потом и на дом с крыльцом, увитым готовыми зацвести лианами сиреневой глицинии. Весной Хаугтон был особенно красив. Макс испытывал глубокое удовлетворение. Он получил то, что хотел. Припарковав машину во дворе перед кухней, он вспомнил первый визит сюда.
«Я влюбился в этот дом с первого взгляда, и мои чувства не изменились».
Вот только теперь Хаугтон принадлежал ему. Он вправе распоряжаться усадьбой по своему усмотрению без всяких препятствий. Глаза Макса сияли. Достав ключи, он с улыбкой распахнул дверь и прошел в кухню по каменным плитам пола. Здесь он впервые встретил Элен, отказавшую ему в покупке дома. К счастью, проблему удалось решить без суда и приставов.
Пройдя через боковую дверь, он оказался в гостиной. Его поразила тишина, словно дом застыл в ожидании нового хозяина, который поселится здесь и окружит его заботой и любовью.
Макс вспомнил, как, стоя на этом месте, впервые ощутил страстное желание обосноваться в этом доме и завести семью.
На секунду в глазах промелькнуло сожаление о том, что он сделал, но тут же исчезло. Что сделано, то сделано. Таково было его собственное желание, и
