Я хочу вернуть ее.
Она говорила, что любит меня.
При мысли об этом сердце бешено стучит, наполняя тело адреналином.
Нет. Нет. Даже не думай. Она не может меня любить. Успокойся. Грей. Сосредоточься.
Я снова направляю взгляд на дверь SIP. Из нее выходит Ана. Идет ко мне.
Черт побери.
Ана.
Шок перекрывает мне дыхание, словно от удара в солнечное сплетение. Под черной курткой на ней мое любимое платье сливового цвета и черные ботильоны на высоком каблуке. Ее волосы, рыжеватые в лучах вечернего солнца, развеваются от быстрой ходьбы. Но мое внимание привлекают не платье и не волосы. У нее бледное лицо, почти прозрачное. Под глазами темные круги. Она сильно похудела.
Похудела.
Меня пронзают боль и вина.
Господи.
Она страдала, тоже страдала, как и я.
Моя тревога за нее перерастает в гнев.
Нет. В ярость.
Она ничего не ела. За последние дни она похудела на пять или шесть фунтов! Она глядит на какого-то парня, вышедшего следом за ней, и он широко улыбается. Смазливый сукин сын, самодовольный. Говнюк. Их непринужденное общение лишь разжигает мою злость. Он глядит ей вслед откровенным мужским взглядом, когда она идет к машине, и моя злость возрастает с каждым ее шагом.
Тейлор открывает перед ней дверцу и подает руку, помогая сесть. И вот она уже рядом со мной.
– Когда ты ела в последний раз? – рявкаю я, стараясь сохранить хладнокровие. Ее голубые глаза глядят на меня, и вся моя шелуха мгновенно спадает, я остаюсь таким же незащищенным, как в тот первый раз, когда увидел ее.
– Привет, Кристиан. Да, я тоже рада тебя видеть, – говорит она.
Какого. Черта.
– Ты мне зубы не заговаривай, – рычу я. – Отвечай.
Она смотрит на свои руки, лежащие на коленях, и я не могу понять, что она думает. Потом лепечет какие-то слабые оправдания, что съела йогурт и банан.
Это не еда!
Я стараюсь, честно стараюсь, не злиться.
– Ну? Твоя последняя нормальная еда? – допытываюсь я, но она не отвечает и смотрит в окно.
Тейлор отъезжает от бордюра, и Ана машет рукой говнюку, который вышел с ней из здания.
– Кто это?
– Мой босс.
Значит, тот самый Джек Хайд. Я вспоминаю подробности его анкеты, которую пролистал утром: из Детройта, окончил Принстон и работал в одном нью-йоркском издательстве, но потом переехал в другой город, снова переехал и так менял города через каждые несколько лет. Помощники не задерживались у него больше трех месяцев. Он уже у меня в особом списке. Надо сказать моему секьюрити Уэлчу, чтобы нарыл на него побольше.
Не отвлекайся, Грей.
– Ну? Твоя последняя нормальная еда?
– Кристиан, это тебя не касается, честное слово, – бормочет она.
– Меня касается все, что ты делаешь. Отвечай. – Не списывай меня со счетов, Анастейша. Пожалуйста.
Значит, все-таки для нее это лишь возможность бесплатно прокатиться.
Она разочарованно вздыхает и закатывает глаза. И я вижу: в уголках ее губ заиграла улыбка. Она прячет ее, старается мне не улыбаться. После всех страданий это так приятно, что мой гнев испаряется. Это так похоже на Ану. Я ловлю себя на том, что мои губы тоже невольно растягиваются в улыбке.
– Ну? – настаиваю я, уже гораздо мягче.
– В прошлую пятницу, пасту с ракушками, – отвечает она вполголоса.
Господи боже мой, это была наша последняя совместная трапеза! И с тех пор она ничего не ела! Мне хочется посадить ее на колени, прямо сейчас, вот тут, в «Ауди SUV» – но я понимаю, что не могу даже дотронуться до нее так, как делал это раньше.
Что же мне с ней делать?
Она опускает глаза и разглядывает свои сцепленные пальцы; ее лицо стало бледнее и печальнее прежнего. А я жадно гляжу на нее и пытаюсь понять, что же мне делать. В груди расцветают непрошеные эмоции и грозят захватить меня всего. Я гоню их прочь. Я пристально вглядываюсь в нее, и мне становится до боли ясно, что худшие страхи были напрасными. Я знаю, что она не напивалась и ни с кем не встречалась. Я вижу, что она была одна, лежала на кровати и рыдала. Эта мысль меня одновременно утешает и расстраивает. Ведь это я – виновник ее горя.
Я.
Я чудовище. Я причинил ей боль. Как теперь вернуть ее доверие?
– Вот я и вижу, – бормочу я.
Мои слова внезапно кажутся мне пустыми, а мои на-дежды беспочвенными. Нет, она никогда не захочет вернуться ко мне.
Не сдавайся, Грей.
Я гоню от себя страх и с мольбой гляжу на Ану.
– Ты выглядишь похудевшей на несколько фунтов, а то и больше. Пожалуйста, ешь, Анастейша. – Я не знаю, что делать. Что еще могу я сказать?
Она тихо сидит, погруженная в свои мысли, и у меня есть время, чтобы рассмотреть ее профиль. Она все такая же милая, прелестная и красивая, какой я ее запомнил. Мне хочется протянуть руку, погладить по щеке. Почувствовать ее нежную кожу… убедиться, что это не сон, что она рядом. Я поворачиваюсь к ней. Ах, как я хочу прикоснуться к ней.
– Как дела? – спрашиваю я, чтобы услышать ее голос.
– Если я скажу, что все хорошо, то совру.
Проклятье. Я был прав. Она страдала – по моей вине. Но ее слова дарят мне капельку надежды. Возможно, она тосковала по мне. Возможно ли? Я отчаянно хватаюсь за эту мысль.
– Вот и у меня тоже. Я скучал без тебя, – признаюсь я и сжимаю ее руку, потому что не могу больше ждать ни минуты. Ее маленькая, холодная как лед рука прячется в тепле моей ладони.
– Кристиан, я… – Она замолкает, голос дрожит, но она не убирает руку.
– Ана, пожалуйста. Нам надо поговорить.
– Кристиан, я… не надо… я так много плакала, – шепчет она, и ее слова, ее борьба со слезами пронзают то, что осталось от моего сердца.
– Не надо, малышка… – Я тяну ее за руку и, прежде чем она успевает что-то сказать, сажаю на колени и обнимаю.
Ох, какое блаженство!
– Я так скучал без тебя, Анастейша!
Какая Ана легонькая, хрупкая! Мне хочется кричать от тоски, но вместо этого я утыкаюсь носом в ее волосы и пьянею от ее обворожительного запаха. В памяти сразу всплывают счастливые дни, осенний сад. Веселый смех. Блеск в глазах, полных веселья и озорства… а еще желание. Моя милая, милая Ана.
Моя.
Сначала она напряжена, но вскоре смягчается и кладет голову мне на плечо. Осмелев, иду на риск и, закрыв глаза, осыпаю поцелуями ее волосы. Она не сопротивляется, не вырывается, и это уже облегчение. Я так тосковал по этой маленькой женщине. Но я должен быть осторожным. Я не хочу, чтобы она снова убежала от меня. Я держу ее в своих объятьях, наслаждаясь нежным теплом ее тела и покоем в своей душе.
Но блаженство длится
