– Если можно, я спрошу… Что на самом деле случилось в ту ночь, когда ранили моего отца? Он был убежден, что это дело ваших рук, и убедил в этом и меня, но теперь я не могу представить себе человека, которого успела узнать, злодеем, что способен хладнокровно выстрелить кому-то в спину.
Тобиас чуть нахмурился, но выражение его лица не изменилось.
– В отличие от того, что говорил вам отец, тогда, в нашу первую встречу, я сказал правду. Я невиновен. Хотя, учитывая, что он стоял спиной к тому, кто совершил это преступление, и при этом знал, что я ищу его, чтобы разобраться в деле с поджогом, можно понять, почему он решил, что это был я. Будем надеяться, что однажды он все же поймет, что человек, которого он взял на службу и сделал капитаном своего корабля, и есть тот самый хладнокровный убийца.
– Джек Мейсон? Но почему он стрелял в отца?
Тобиас пожал плечами:
– Кто знает, что творится в голове у преступника? Но я бы сказал, что мотивом стали «Дельфин» и украденный груз.
Ровена вздохнула и посмотрела в сторону Мекнеса.
– Бедный отец. Думаю, он сам захочет убить Мейсона, если только вы не сделаете этого первым. – Она встала и печально взглянула на него сверху вниз. – Доброй ночи, Тобиас. Надеюсь, это будет последняя ночь, проведенная нами в Мекнесе.
Тобиас проводил ее взглядом, и на него навалилось ужасное одиночество. Каким наслаждением было ощущать ее рядом, блаженствовать оттого, что она в его руках, от прикосновений к ее горячему телу и поцелуев. Он помнил, с каким жаром она ему ответила. Все его существо призывало Ровену, жаждало ее тепла и ласки.
Целовать ее, гладить, доставить ей такое удовольствие, что она будет стонать и вздыхать в его объятиях, – вот что могло бы стать наивысшим удовольствием для него самого. Когда-то, раньше, Тобиас испугался бы подобных мыслей и отступил назад, поскольку это означало оказаться в опасном положении – но только не с Ровеной. Ей он готов был отдать целый мир, а если не мир, то хотя бы все, чем он владел… в том числе и самого себя. И не было на земле того, что бы он для нее не сделал.
Командору Стюарту удалось найти подход к Сулейману, и он послал в лагерь Тобиаса гонца с запиской. Понадобилось шестьдесят минут и королевская сумма в тысячу фунтов, чтобы Сулейман расстался со своей щепетильностью. Тобиасу было велено ждать у ворот городской стены в полдень на следующий день. Туда должны были привести Джейн.
Тобиас сообщил об этом Ровене с немалой долей беспокойства, добавив:
– Вам лучше со мной не ходить.
Она вздохнула:
– Я не могу успокоиться. Все время волнуюсь.
– А я не хочу подвергать вас опасности.
Она побледнела, и у нее сжалось сердце.
– В таком случае… это означает, что опасность грозит вам?
Увидев, что ее глаза затуманились от страха, Тобиас взял ее за руки и поразился, что они дрожат.
– Если все пойдет как задумано, никакая опасность мне не угрожает. Но будет мудро проявить некоторую осторожность. Когда я вернусь, вы должны быть готовы немедленно тронуться в путь.
– Вы поедете к воротам на лошади?
– Нет. На лошади я буду больше бросаться в глаза.
Весь остаток дня и последовавшую за ним ночь Ровена не находила себе места от все более возрастающего беспокойства. Она ждала утра, когда Тобиас должен будет отправиться в условленное место встречи. Вслушиваясь в далекие звуки ночного города, она боялась, что обязательно случится что-нибудь плохое, и в то же время твердила себе, что не доверять Сулейману нет причин; что все пройдет гладко – почему, собственно, и нет; и что если им повезет, то уже очень скоро Джейн будет мчаться вместе с ними в Сале.
Несколько человек из печально знаменитой черной охраны султана стояли на страже у ворот Баб-Мансур, самых больших в Мекнесе, использовавшихся в том числе и для церемониальных въездов и выездов. Надменные и жестокие, прекрасно обученные убивать без размышлений и сожалений и яростно преданные своему хозяину, они наблюдали за входящими и выходящими через арку людьми. Ничего необычного, привычная ежедневная толпа. Высокий мужчина, закутанный в пыльные белые одежды, который встретился с толстяком в голубой шелковой тунике и тюрбане и женщиной в хиджабе, не привлекли их внимания. Они ничем не отличались от всех остальных.
Ровена, замерев, наблюдала за тем, как с холма к лагерю спускаются две фигуры. Она узнала Тобиаса, и ее душа воспарила ввысь, к небесам. Должно быть, ему удалось освободить Джейн! Она не смела и надеяться на это и в то же время знала, что это так.
Тобиас подошел ближе и слегка подтолкнул закутанную в хиджаб женщину вперед.
– Ваша сестра, – тихо сказал он.
Похищение, плен, невольничий рынок, а затем гарем оказались для Джейн слишком сильным потрясением, и поэтому при виде Ровены она разразилась душераздирающими рыданиями.
– Я думала, что меня заперли в этом жутком месте навсегда, – еле выговорила она, сжимая покрывало и обнимая сестру. – Я так боялась, что больше никогда тебя не увижу!..
Оказывается, Джейн ничего не поняла, когда ее вдруг выхватили из гарема, прямо из-под носа у двух охранявших ее евнухов, а потом передали какому-то незнакомцу, лицо которого наполовину скрывала повязка. Затем ее быстро повели прочь от города, она не знала, куда идет, и очень боялась, и вдруг, как по мановению волшебной палочки, перед ней оказалась ее горячо любимая сестра!
Тобиас подошел к ним, осторожно разнял пальцы Джейн и поверх ее головы со значением посмотрел на Ровену:
– Нам нужно ехать.
Джейн на минуту затихла и вгляделась в бронзовое лицо своего спасителя.
– Я помню вас. Вы мистер Сирл. Не понимаю, как вы здесь очутились, но хочу поблагодарить вас… Но по какой причине вы взялись помогать мне? Ведь я вам никто. Более того, я – дочь человека, который должен вам большие деньги. А вы рисковали ради меня жизнью…
– Все разъяснится позже, – перебил Тобиас. – Едемте же.
