никто не спит, В толпе большой блэк мери ждет-стоит. Всех треплет дрожь, И слышно — нож, И толк, и пересуд… Вдруг гам затих На сцене — псих, А вслед за ним ее несут. Вдруг гам затих — На сцене — псих, За ним ее несут. Ее выносят из дверей В сияние огней, За ней след жутких капель на Бродвей. Но рвет Бродвей Трясину дней, Мчит в прерии ночей, Мустанг Бродвей, Мутант-злодей, И все ж Бродвей, Бродвей — о'кей! Мустанг Бродвей, Мутант-злодей, И все ж Бродвей — о'кей!
Лав стори
Один дебил Меня любил, И я его любила. Потом дебил Меня побил, И я его побила. Потом дебил Мне изменил. Я тоже изменила. Потом дебил Меня забыл, И я его убила.Суицидальная
Трава соленая, А соль зеленая, Явь обновленная, Всё тишь да гладь. Живем — не ропщем, Всё стерпим в общем. Короче-проще — С чего начать? Работа жаркая, Зарплата жалкая, Мечусь в запарке я, Сбиваюсь с ног. Семья унылая, Жена постылая, Вся жизнь немилая — Таков итог. А ночь все глуше, А топь все глубже. И нет просвета В трясине дней. И нет ответа, И нет привета. Селедка в лодке, Рыбак на дне. Кричать — не слышат, Сплошная крыша. Молчат и дышат, Куда ни ткнись. Вперёд не вышло, Назад нет смысла. Осталось дышло Направить вниз. Планета вертится, Все перемелется, Уснет метелица, Растает лед. Планета вертится, Но мне не верится, Что все изменится, Что все пройдет. Достану новый Хомут пеньковый. Стой, мой соловый, Не егози. Так слово по слову Да чем-то по столу, К Петру-апостолу Готов визит. В час предрассветный Из туалетной Вдруг хрип предсмертный, А может — стон, Такой придушенный, Совсем приглушенный Водою спущенной… Да был ли он? Как это просто — Чуть выше роста Шнурок нетолстый Взять привязать, — И все заботы Оставят разом, И станет время, Остынет разум. И станет время, Остынет разум. Лишь тело — маятник Над унитазом.Жестокий романс
«Отпусти ты меня, отпусти погулять, Разорви эти страшные цепи, — Начинал повторять я опять и опять, — Жить недолго осталось на свете. Ты взгляни на меня, посмотри на меня, Как безумно, жестоко страдаю, Погибаю я, как мотылек от огня, Как цветок без воды увядаю». «Не пущу я тебя, не пущу никуда, Ты не знаешь суровых законов. Нас с тобою не сможет разлить и вода — Брачной цепью ко мне ты прикован». Скоро, скоро совсем моя жизнь доцветет, Недуг тяжкий мне сердце изгложет. И никто на могилку ко мне не придет И цветов на нее не положит. На забытом кладбище есть холмик земли. Только надпись прохожим твердила: Здесь покоится бедный невольник семьи — Его брачная цепь удавила.Воскресенье
Который раз в последний день недели Тип отвратительный преследует меня. Чуть свет является ко мне еще в постели. Он мой двойник, он то же, что и я. За книгу спрячусь я, укроюсь в кинозале, Но он уж тут как тут, всё время по пятам. Нахальней спутника вы встретите едва ли — Настигнет здесь и доберется там. В его глазах я вдруг замечу хворость, На голове уже редеющую поросль. Сдаю анализы потом мочи и крови, О пошатнувшемся всё думаю здоровье. Я стану думать о том, что недопил, Припоминать, когда недолюбил. Считать все эти «недо» позади. И сознавать — нет шансов впереди. А дни бегут, слабеет дух и тело, Вот-вот свалюсь, хватая воздух ртом. Я понимаю — что-то надо делать, Но начинаю — чувствую — не то. Но слава Богу, день уж на исходе, И новых будней трудовых звезда восходит. Мне снова легче, кончилось мученье, И снова стало прошлым воскресенье.О теще
Я жил тогда у тещи, Я был себе не рад. Скажу короче-проще — Не жизнь — кошмар и ад. Ох, теща — тип былинный — Что в вышину, что вширь — Обновка в магазине С названьем «Богатырь». И я певец безвестный, Трудясь немало лет, Создал ее словесный Законченный портрет: Вот в гамаке подвешенный Вздыхает тяжело Кусок свинины бешеной В сто пятьдесят кило. А рядом, чуть убористей, — Отсюда вонь и брань Бордюр багрово-пористый, А посреди — лохань. Лохань не закрывается — Проснись в любую рань. Ртом странно называется С помоями лохань. Я ту лохань захлопнул, Потом пошел под суд. Я выпил водки стопку, И несколько минут Я был самим собою, Я выход чувствам дал, Я ей нанес побои, Что думал, то сказал. О том, о сем, о разном. И начался бедлам. Ногой в ботинке грязном Ударил по зубам… Пускай все вышло скверно, Но, честно говоря, Я знаю достоверно, Что жизнь прожил не зря.Мой старший друг
А. Т.
Мой старший друг… Пред ним навек в долгу я. Уму и разуму когда-то научил. Ни перед ним, ни вами не солгу я — Я много лет вино сухое пил. Я пил его без вкуса и без жажды. Глоток обильною едою заедал. И не мешал питья, но вот однажды Мне друг урок хороший преподал. Была та выпивка обычной, беспричинной. «Так это ж ёрш!» — я в ужасе вскричал. Мой друг ответил: «Саша, будь мужчиной!» И тот протест навек во мне застрял. С тех пор урок я помню очень живо. И что ни льют мне — больше не ропщу. И даже если водку плещут в пиво, Я лишь кивну и скромно промолчу.Друзья, вперед
Друзья, вперед, Труба зовет, Труба зовет протяжно. Куда зовет — Уже не в счет, Давно уже не важно. Вставай, сосед, Стреми скелет, Где нас еще не знают. Не то, сосед, Сожрут обед И кости обглодают. И мы встаем, Орлим, поем Серьезно и солидно. И мы не прочь, Хоть всюду ночь, И ни хрена не видно. Каким ты был, Штаны носил, И мухи не кусали. Была семья — Свинья и я, Мы новый быт ковали. Но повело Не в то село, И нас обворовали, Но без вины Сняли штаны, Что было оборвали. Теперь штаны Нам не нужны, И ничего не надо… Зачем, скажи, Такая жизнь И эта серенада? Друзья, вперед, Труба зовет, Натужно и протяжно. Куда зовет — Давно не в счет, Давно уже не важно.Однажды
Однажды, веснойВы читаете Уличные песни
