Когда я, потеряв счет пинкам и ударам, подумала, что за излишнюю ретивость в деле спасения Вико мне предстоит расплатиться своей жизнью, сильные руки рывком подняли меня и потащили в сторону. Я с трудом поняла, что на помощь мне пришел господин Ремо. Он взвалил меня на плечо и принялся пробиваться к выходу, не скупясь на оплеухи, а затем еще и достал кинжал, вид которого несколько остудил горячие головы и помог семейству Эттани, следовавшему по пятам за господином Альмасио, выбраться из храма.
Весть о удивительном происшествии быстро распространилась по городу, после чего на улицах то и дело начали вспыхивать беспорядки. Гако Эттани с семейством очень повезло добраться до своего дома в короткий срок. То была заслуга решительного господина Ремо, вне всяких сомнений, и госпожа Фоттина, получившая всего лишь несколько ссадин, со слезами на глазах благодарила его, раз за разом повторяя, что непременно погибла бы вместе с мужем, если бы не вмешательство господина Альмасио.
- Ах, оставьте, госпожа Эттани, - отмахнулся рукой господин Ремо. - Не преувеличивайте драматизм произошедшего. Обычная толкотня черни, растерявшей последний ум. Единственный человек, для которого безобразная сцена могла бы иметь печальные последствия - это госпожа Годэ. Удивительнейшая с ней приключилась история, - прибавил он задумчиво и посмотрел на меня, полулежащую в изнеможении на диване в гостиной.
Господин Гако верно уловил намек, звучавший в голосе Ремо, и немедленно отослал госпожу Фоттину в свои покои, наказав ей при этом передать челяди, чтобы никто из слуг не околачивался поблизости в ближайшее время.
- Угораздило же вас, дорогая Годэ, побеседовать с богом именно сегодня утром в храме, - обратился ко мне господин Ремо. Тон его будил недобрые предчувствия, поэтому я не нашла ничего лучшего, как изобразить помутнение рассудка, не позволяющее мне реагировать на слова окружающих. Состояние мое было настолько плачевным, что притворяться почти не приходилось - платье превратилось в лохмотья, которые я придерживала на груди едва повинующейся рукой, а руки и ноги покрывали ссадины и глубокие царапины, немилосердно саднящие. Даже дыхание отдавалось болью в порядком помятых ребрах, так что я дышала коротко и часто, точно мне не хватало воздуха.
- Господин Альмасио, полагаете, это не было случайностью? - взволнованно спросил Гако Эттани.
Ремо Альмасио потер лоб и задумчиво произнес:
- Честно сказать, дорогой друг, я настолько сбит с толку, что даже не знаю, что и думать.
Господин Эттани издал яростный стон и, подскочив ко мне, грубо поставил на ноги, после чего начал отвешивать мне звонкие пощечины, повторяя визгливым голосом:
- Признавайся, мерзавка, ты притворялась?!!
В этот раз Ремо Альмасио не вмешивался, с задумчивым видом стоя чуть поодаль. На ногах я держалась нетвердо, поэтому после нескольких ударов свалилась на пол, окончательно разозлив своего отца, явно волнующегося, как бы не очутиться после случившегося в опале у господина Ремо. Все же, как ни крути, это я, его родная дочь, помешала воплотить в жизнь план, сулящий так много выгоды семейству Альмасио. Оттого Гако и лютовал, осыпая меня ударами, и с опаской то и дело косился на господина Ремо, точно проверяя, доволен ли тот его усердием.
- Говори, Годэ, что ты задумала? - прокричал он мне в лицо, грубо приподняв. У меня к тому времени из носу хлынула кровь, а от боли и звона в ушах я почти ничего не соображала, за исключением того, что честное признание окончательно меня погубит. Когда я отрицательно качнула головой, Гако швырнул меня снова на пол и выругался.
С трудом я разобрала, что господин Ремо склонился надо мной и пристально разглядывает. Я попыталась сказать, что ни в чем не виновата, но смогла лишь закашляться и застонать.
- Возможно, она и в самом деле пережила какой-то приступ, - наконец сказал он голосом, где не слышалось ни сочувствия, ни злобы, а лишь прохладный интерес. - Стечения обстоятельств бывают самыми причудливыми. Всего несколько десятилетий тому назад в похожих обстоятельствах заговорщикам, желающим убить во время летнего празднества господина Кирано Петта, помешало солнечное затмение, испугавшее толпу. Чего только не случается. Оставьте пока мою бедную невесту, иначе мне не на ком будет жениться, а я уж свыкся с этой мыслью. Судя по всему, она и так лишилась чувств. Где ее комната?.. Надо перенести Годэ туда. Слухи о том, что она пострадала во время давки в храме, уже разошлись по городу. Одним синяком больше, одним меньше - не имеет никакого значения, так что не вижу смысла блюсти особую секретность. Проводите меня, Гако, и я отнесу ее туда, да позовите служанку, чтоб помогла ей смыть кровь, переодеться...
Говоря это, Ремо Альмасио поднял меня, и, сопровождаемый Гако, начал подниматься по ступеням, ведущим на второй этаж. Я чувствовала, как по лицу моему стекают горячие капли крови, пропитывая волосы. Ремо достаточно бережно положил меня на кровать. Я видела лицо его смутно, точно сквозь пелену, но была убеждена, что мне не чудится: он улыбался, глядя на меня. Боясь выдать каким-то звуком или движением, что еще хоть что-то понимаю, я лежала неподвижно, точно в забытьи. Гако Эттани, видимо, ушел искать Арну или какую-то другую служанку, и мы с женихом остались наедине. Он ласково погладил мои растрепанные волосы, в которых уже начала засыхать кровь, а затем поцеловал в разбитые губы, не обращая внимания на то, как перепачкалось его лицо. В этой ласке было столько хищного желания, что я едва сдержалась, чтобы не закричать от отвращения. На боль я уже не обращала внимания.
- Не разочаровывайте меня, Годэ, - сказал он тихо. - За честность я прощу вам многое, ложь не прощу никогда. Обещаю, что если вы расскажете мне правду до нашей свадьбы, то вам не стоит опасаться за свою жизнь ни до, ни после венчания. Если все это время вы ведете какую-то свою игру, то я буду идиотом, используя вас лишь для краткосрочного удовольствия. Я знаю, что если мои подозрения верны, то вы слышите меня и понимаете,
