Нет, не хотели прийти в движение мозговые жернова. Они точно застыли. Точно замерзли. Неужели же нет такого Гольфстрема, который сдвинул бы их с места? Только бы на одно слово какое-нибудь наткнуться — и…
Ларсен подождал немного, затем вздохнул и стал спускаться вниз.
Когда он вернулся в каюту, итальянец как раз заканчивал свою фиоритуру на тему о том, что естествознание — самая реальная из наук.
XIПосле ужина Ларсен предложил жене погулять по палубе. Ночь была тихая, спокойная, звездная. Острым блеском сверкал Южный Крест. Вдыхая соленую свежесть океана, Ларсен делал вид, что посматривает вниз, где у борта шумно взвивались черные водяные бугры и, не умолкая, рокотали. Снопы света, падая через иллюминаторы, преображали их в желтое кружево, стремительно уплывавшее назад.
На самом же деле ни бушующие гребни, ни рокот воды не занимали его нисколько. Ларсен по-прежнему думал о своем, стараясь предугадать, как повернется его дело, которое чем дальше, тем сильнее порабощало его душу и теперь горело неугасимым огнем.
— О чем же он рассказывал? — внезапно спросил Ларсен, чувствуя, что жена скучает и, вероятно, думает об итальянце.
Она, конечно, сразу догадалась, о ком идет речь, и оживилась.
— Ах, он рассказывал очень занимательные вещи. Я не все поняла. Но все-таки… Например, кораллы один на другом вечно строят стену. Одни умирают, другие рождаются.
— Это происходит со всеми тварями, — недружелюбно прервал ее Ларсен. — Подумаешь, какие новости!
— Да, но на трупах живые кораллы строят дальше. И через несколько лет получается среди океана остров. Он заносится всякими… этими… ну, там травой, песком и вообще всякой грязью. Словом, получается остров. А между тем…
Ларсен, державший руки за спиной и рассеянно созерцавший звездное небо, вдруг схватил жену за плечо, заглянул ей в глаза и тревожным голосом спросил:
— Он так и сказал: получается остров?
Г-жа Ларсен подумала, что сболтнула какой-нибудь вздор, и неуверенно, с виноватой интонацией ответила:
— По-моему, он так и сказал. Я же не придумала. А что?
Ларсен остановился и в упор смотрел на жену. Казалось, в нем быстро, с лихорадочной поспешностью скоплялись мысли, его самого поражавшие своей новизной. Смущенная его напряженным молчанием, которое всегда предшествовало язвительности и насмешке, она тихо задрожала, стараясь вспомнить, не было ли в ее словах промаха, не попалась ли она в чем-нибудь перед ревнивым мужем?
Глухим голосом Ларсен спросил:
— А не сказал ли он, сколько лет это продолжается?
— Что продолжается?
Он ничего на это не ответил. Расспрашивать о таких вещах жену, голова которой набита всяким вздором? Он снова заложил руки за спину и медленно заскользил вперед, точно дальнейший разговор его больше не занимал.
Однако, она ясно видела, что ее слова сильно взволновали его.
— В чем дело? — возмущенно воскликнула она. Не чувствуя за собой — на этот раз! — никакой вины, она готова была поднять крик на весь корабль. — В чем дело?
Ларсен недовольно махнул рукой.
— Перестань, — тихо проворчал он. — Дай мне спокойно думать.
Но спокойно думать ему никак не удавалось. Новые мысли — те самые, о которых он мечтал — загорелись в нем широким пламенем и разбегались, как водяные блохи. Неужели он так-таки наткнулся на ту идею, которая позволит ему продолжат надстройку своего плана? Какие чудеса, однако, бывают на свете! Пустоголовая жена, насквозь пропитанная легкомыслием, способна навести…
Ларсен суеверно не закончил своей мысли: пока он точно не узнал, возможно ли все это, надо даже от самого себя скрывать успех.
Упорная молчаливость мужа и нежелание отвечать на вопросы снова встревожили г-жу Ларсен: его мрачная замкнутость всегда таила угрозу. Этот человек, когда он разозлится, способен на все. Он может со спокойной холодностью сейчас же столкнуть ее в черную воду и не шевельнуть при этом лицом.
Она в ужасе оглянулась. Слава Богу, они не одни на палубе. Недалеко от них, пошатываясь, передвигались двое мужчин, закутанные в пледы, а на вышке колебался черный силуэт вахтенного. Но из-за чего он мог разозлиться? Из-за того, что она внимательно слушала занятного итальянца и что тот бросал на нее масляные взгляды? Если так, тогда можно прибегнуть к верному лекарству.
— Этот итальянец рассказывал интересные вещи, — сказала она, беря мужа под руку. — Но он несколько утомителен. И вообще… Ты заметил, у него раздроблен ноготь на правой руке? Это неприятно.
— Перестань говорить вздор! — хмуро и хрипло заметил Ларсен. — «Интересные вещи»! Но они так тебя увлекают, что ты находишь время следить за его ногтями. Вот поэтому ты и не можешь толком передать в чем делю.
От изумления она глотнула воздух и онемела. Выходило так, что муж упрекал ее за невнимание к итальянцу. Что за чепуха! Но зато эта неожиданность сразу успокоила ее насчет ревности.
Через несколько минут молчания и хмурого покашливания Ларсен, точно вспомнив, что рядом с ним идет жена, возобновил разговор:
— Да, да, — сказал он, отвечая каким-то собственным мыслям. — Так ты говоришь, что он рассказывал о кораллах. Жаль, что я его не слушал. Так как это — они неутомимо строят острова среди океана? И что эти острова заносятся песком, травами и морской грязью. Но, наверное, это совершается чертовски медленно.
Г-жа Ларсен услыхала в словах мужа дружелюбную нотку и оживилась.
— Как раз об этом опрашивал старичок, который стоял рядом со мной.
— Ну, и что же он сказал?
— Кто?
— Ну, разумеется, итальянец.
— Я не помню, — виновато ответила она. — Но кажется, действительно, очень медленно растут эти самые кораллы. Погоди, я сейчас вспомню. Он говорил так: сравнивали старые географические карты с новыми. Ну, и вот: заметили разницу. Нет, это не то. Погоди, я сейчас непременно вспомню.
Она задумалась. Ларсен задержал дыхание. Шаги его замедлились. Он ждал тревожно, нетерпеливо, ощущая сильное беспокойство. Чтобы не закричать на жену и не выругать ее за бестолковость, он плотно сжал губы. Вздох жгучего нетерпения шумно прорвался через его нос, и г-же Ларсен показалось, будто он над ней насмехается. Она съежилась, покрепче затянула шарф на шее и напрягала память. Ларсен, стараясь не смотреть на жену, чутко прислушивался в томительном ожидании ее ответа.
И вдруг, по-детски восторженно, звонко прозвучало ее восклицание, в котором слышалось
