В конце концов, романисту это удалось. Скука здесь не расселась по креслам, и ее страшного лица не чувствуешь ни в одном, даже затененном углу.
И все-таки, здесь несомненное преодоление. В. Ирецкий преодолевал основную ошибку своего романического плана. Ему удалось оседлать и взнуздать логику. На этот раз она его вывезла. Скажем прямо: это — случайность, притом несправедливая и даже противоестественная.
Вот в чем здесь сейчас же надо признаться.
Сама жизнь может быть и особенно всегда кажется логичной. Этот вывод делается нашим умственным аппаратом, т. е. нашей формальной логикой, желающей найти и в цепи жизненных случайностей какую-то заманчивую последовательность. Так совершается акт нашего самоутешения. Этим удовлетворяется наша потребность в некотором порядке и вера в то, что он действительно существует.
Совсем иные задачи должен бы преследовать романист. Для него существуют другие утешающие радости. И для себя, и для своего читателя он должен искать радости не логики, а внезапности, неожиданности, сюрпризов.
У Тургенева Пигасов говорит, что, по логике женщин, дважды два не четыре, а стеариновая свеча. Но такому умножению должен научиться каждый романист. Только это отличает его от фотографического изобразителя.
Словом, в самой жизни все части разбросаны, растрепаны и разъединены. Они лежат и существуют в беспорядке. Во имя успокоения и обольщения самих себя, мы их выравниваем и выстраиваем в логические ряды, и, пораженные неожиданным следствием, отыскиваем его простую и ожидаемую причину.
Совершенно обратное должно происходить в романе.
Тут все части, все главы, все отдельные эпизоды сведены в образцово построенные группы, весь план создан гармонично, в полном соответствии, в полном архитектоническом равновесии своих сторон и деталей.
Логика может быть удовлетворена.
Но внутри романа должны происходить неожиданные и соблазнительные чудеса, должна царить нечаянная радость, волновать капризная нелогичность, светить не истина «четырех», а мигающий и греющий свет стеариновой свечи.
Это почувствовал и сам В. Ирецкий.
Вторая часть романа совершенно не похожа на первую. Ровный ход логического повествования, этот ряд биографий, вдруг сменяется нетерпеливым и быстрым темпом разгорающегося рассказа о неожиданных делах, неожиданных происшествиях, неожиданных страстях, приводящих к неожиданной развязке.
Роман начинается во второй части.
Первая — пролог. Здесь только устанавливаются цели, здесь вычерчивается лишь план. Все истинно романическое дальше: влюбленная увлеченность Ларсена опереточной певицей Хокс, внезапное известие от Свена, путешествие в Америку, великолепные видения айсбергов, побег и предательство Карен, крах фирмы, отъезд Ларсена, война Европы с Америкой, конец коралловой мечты, создание гениальной книги о таинственной работе многих поколений, чтоб отвести Гольфстрем, неизлечимое безумие главного героя, самоубийство Магнусена и т. д., и т. д.
Охваченный пыланием, увлеченный разнообразием тем и лиц, разгораясь в своем спешном ходе, к концу роман заторопился, забунтовал, заиграл красками, заулыбался в своем интригующем вымысле, расстался с логичностью, разодрал все свои занавеси, перевернул мебель и, счастливо забыв последовательность, как-то нервно, как-то сладко развернулся и затрепетал скупым блеском, — обычным блеском В. Ирецкого, сухой и, в то же время, отчетливой ясностью, чуть-чуть сумеречными тонами, стальными и багряными, тихими тонами осени, когда реют очаровательные сказки, очаровательные дни, и их не разрушают даже самые скорбные, самые мрачные афоризмы о женской душе, о напрасных жертвах любви, о всем не вечном на земле, о тайне и человеческом безумии, и еще о том, что нет справедливости и нет наград ни за труды, ни за мечты, если б их хранили и взращивали даже целые поколения, нет наград и за жертвенность.
Ю. Айхенвальд
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ЗАМЕТКИ
<…> Если, не без некоторых колебаний, примешь, сочтешь правдоподобным, что такой идеей, во имя патриотизма, мог заречься предок Ларсен, то вся летопись о его потомках становится уже неотразимо убедительной. С большим искусством сочетал в ней В. Ирецкий момент идеи с моментом эротическим; и течение Гольфстрема играет в романе не только свою географическую и метеорологическую роль, — оно и символично, оно воплощает собой силу страстных желаний. На этом фоне — яркой кистью выписанные картины и фигуры, много острого, меткого, смелые и волнующие неожиданности, ряд содержательных биографий; освещена серьезность и существенность человеческих судеб, показаны психологические глубины, есть человечное и трогательное. Пользуясь выражением самого автора, скажем, что «широко раскрытым веером» раскинул он участь своих героев и героинь, красиво изобразил явления природы (айсберги, например) и сумел в фабулу, как он сам говорит, «жюль-верновскую», вплести нити почти философского характера. Его роман умен. Даже излишне подчеркнута здесь интеллигентность и образованность: немало фактических знаний требует от своего читателя осведомленный писатель. Оригинальны иные образы — например, «еврейский Вольтер» Шварцман.
В общем, есть у «Наследников» своя, особая, опять-таки интеллигентная физиономия. Над пустой беллетристикой высоко поднимается это серьезным звуком звучащее произведение. Оно заставляет думать. Оно обладает не только художественной, но и нравственной силой, поучая тому, что каждый человек не «цель», а «мост», живой переход к дальнейшему, тот, кто подобно Моисею сам не войдет в обетованную землю, но кто обязан блюсти верный ход жизненных часов и тщательно заводить их, и неостановившимися передавать их очередному наследнику.
Примечания
Все тексты публикуются по первоизданиям с исправлением очевидных опечаток и отдельных устаревших особенностей орфографии и пунктуации. В оформлении обложки использована работа Ф. Мазереля.
Источники:
Ирецкий В. Наследники: Роман. Berlin: Polyglotte. 1928.
Пильский П. Мечта: О романе В. Я. Ирецкого «Наследники» // Сегодня (Рига). 1928. № 258, 23 сентября.
Айхенвальд Ю. Литературные заметки // Руль (Берлин). 1928. № 2340, 8 августа.
Об авторе
Виктор Яковлевич Ирецкий (наст. фам. Гликман) родился в 1882 г. в Харькове. Сын врача, воспитывался отчимом, инженером-путейцем. В 18931901 гг. учился в реальном училище в Белостоке. В 1901 г. поступил на агрономическое отделение Киевского политехнического института, но уже в феврале 1902 г. был отчислен за участие в студенческих беспорядках и после двух месяцев ареста поступал вновь. Пробыл в институте до сентября 1905 года, курса не окончил. В 1906–1908 гг. был вольнослушателем юридического факультета Петербургского университета, в 1911–1915 гг. посещал лекции в петербургском Археологическом институте — занятия эти сказались впоследствии в рассказах сборника Гравюры.
Публиковаться начал в первые годы XX в. в провинциальной прессе, в том числе в Киевской газете, с 1906 г. выступал с библиографическими и критическими заметками в газете Речь, одновременно там же и в других периодических изданиях (Современный мир, Новая
