Женя несколько мгновений вертит бумажку в руке. В мыслях хаос.
…Арахан… экономическая конъюнктура секретаря… Афганистан данного периода… полпред определяется… Человек с портфелем действует решительно.
— Постарайтесь немедленно. Поезд отходит через час десять минут.
Два раза повторять не надо.
Чемодан Жени до смешного пуст. Укладывая его, она смущенно вертит в руках заплатанную юбку.
Человек с портфелем замечает это.
— Не беспокойтесь. Все будет сделано на месте. О туалетах позаботятся.
О туалетах? Ах, да! Она ведь секретарь полпреда. Приемы, представительство.
Женя улыбается и решительно захлопывает чемодан, в котором, уныло стуча, перекатываются: кусок мыла, закрученный в полотенце, зубная щетка и расческа. Да, вот еще, парочку книг и…
— Вот я и готова!
Она подходит к вешалке и натягивает худенькое осеннее пальто. Человек в кожаной куртке советует ей прихватить дождевик. На дворе…
Неплотно прикрытое окно распахнул порыв ветра. Косой дождь побежал с подоконника на пол.
Ливень.
— Форменный шквал, — сказал человек с портфелем. — Плохо сейчас на море.
На море. Женя вспомнила Ленинград и грязные волны морского канала. Вспомнила смешного Фокса, барахтавшегося в холодной воде. Вспомнила славных парней, уезжавших в кругосветное плавание.
Каково им в такую погоду?
Человек с портфелем и Женя вышли из ворот и сели в поджидавший их автомобиль. Автомобиль рванул, зажег глаза фонарей и ринулся сквозь потоки дождя и порывы ветра.
За пять минут бешеной езды Женя успела привести в порядок свои мысли.
Когда подъехали к дому, где жил Арахан, то чуть не налетели на тормозившую у подъезда машину.
— Это чей? — спросил человек с портфелем.
— Товарищу Арахану, к поезду.
— Вот и отлично! Садитесь туда, товарищ Женя. Успели!
И когда товарищ Арахан выходил из подъезда, человек с портфелем встретил его веселым возгласом:
— Ваш секретарь ждет вас в автомобиле.
XV«Товарищ» прошел Зунд, Каттегат и благополучно выбрался в Северное море.
В Дувре — митинг в Интернациональном клубе моряков и овации.
В Лондоне — неприятность с синими бобби в Ист-Энде и прогулки по Пикадилли. И наконец, через Ламанш, «Товарищ» вышел в Атлантический.
По этому случаю закатили маленький пир и устроили дружескую потасовку.
Затем, обогнув Пиренейский полуостров, взяли курс на остров Мадеру, с Мадеры на Канарские, с Канарских на Сен-Луи, к Зеленому Мысу, чтобы оттуда дунуть на парусах, через Гвинейский залив, к мысу Доброй Надежды.
Но что поделаешь? В самом интересном месте поймал штормяга.
Как вам понравится гоголь-моголь из экваториального шторма и соли? Не знаю. Едва ли очень. Виктор, державший вахту, насвистывал песенку Джонса и смеялся в лицо ревущему урагану. На лоб с зюйдвестки заплывали капли влаги. Испуганная собачонка дрожала и прижимала свое тельце к мокрым резиновым сапогам Виктора. «Товарищ» трещал.
Спокойнее стоять у стены капитанской рубки и, не обращая внимания ни на что, дремать. Интереснее склонить тело с поручней капитанского мостика вниз и рвать зубами осязаемые мокрые клочья ветра.
Фоксик ежился и тихо лаял. Даже Виктор не слышал его голоса, а только чувствовал, как теплый, мягкий комочек трется у его ног.
Окончательно «Товарищу» не везло. Огромные волны точно с игрушкой обращались с трехтысячетонным парусником. Никогда еще судно, даже в бытность свою «Лористаном», не бывало в подобной передряге.
Но молодые штурманята только довольны. Три года сборов в полуторагодичное плавание подготовили ко всевозможным передрягам.
С упругостью теннисных мячей шныряли загорелые румяные комсомольцы между снастями и мачтами.
Виктора еще не сменили и он держал вахту у капитанского мостика. Он здорово продрог и с нетерпением ждал смены. Но отдохнуть ему не пришлось. Его сменили у рубки и послали к штурвалу. В кубриках пусто. Вся команда на палубе. Крепят снасти. Меняют галсы. Повинуются команде капитана. Паруса сматываются, четко работает машинное отделение. Соленые седые жабры волн ластятся к судну.
А внизу, в каюте радиотелеграфиста, тепло, уютно и не чувствуется напряжения и борьбы. Правда, качает совершенно особенным образом. Лихо и бессердечно. Но это вовсе не мотив для разжижения мозгов и сентиментальностей.
Полированная мебель. Чистый пол. Лакированные стены кабинки, задранные люки. Радио-приемник и отправитель блестят медными частями и судорожно выбивают точки и черточки.
На голове радиотехника, — слухачи. Они тоже, как и все в кабинке, хорошо отполированы и аккуратно прилажены к голове.
Единственный контраст в кабинке — сам радиотехник. Взлохмаченная голова и широко раскрытые, полные волнения и жаждой смерти и жизни, страстью к приключениям и молодостью, глаза.
Однако, все остальное, то есть костюм, ботинки, в полном порядке.
Он жадно вслушивается в слухачи. Наконец, улавливает волну звуков.
— О-ля-ля!..
Радиотехник схватывает рупор и бросает в него:
— А-л-л-о! капитан, а-л-л-о!
После ряда обращений, капитан на мостике ответил.
— Капитан, — продолжает радиотехник, — пять румбов на норд-ост. Шхуна пятьсот тонн. Алло! Британский флаг… Алло!..
Капитан бросает в рубку:
— Пять румбов на норд-ост!..
— Есть, капитан!..
Виктор крепит штурвал и глухо бросает в трубку рупора ответ.
У радиотехника колебания волн достигают максимального предела. Волосы лохматятся с каждым новым звуком. Одной рукой он придерживает радиодневник, другой — вписывает сообщения, а сам отрывисто забрасывает рупор и капитана новыми подробностями.
Валька Третьяков — друг Виктора. Виктор у штурвала. Валька на марсе. Он плюется вниз и смеется над бурей. Что ему шторм? Валька орет, сам он уверен, что только мурлыкает, вычитанную им из романа Лондона пиратскую песенку:
Не один десяток трусов Отражали мы вдвоем…Но песня песней и пираты пиратами. Внимательный взор Вальки что-то ловит в гангренирующей стихии.
Ракеты. Зеленые и красные. Белые и красные. Зеленые и красные.
— Судно с правого борта!.. — слышит через мгновенье в своей рубке капитан.
Пираты позабыты. Что-то загрохотало и в черной пропасти, озаренная молнией, мелькнула гибнущая, молящая о помощи шхуна.
Капитан сурово сжал поручни своего мостика. Капитан спокойно отдал в рубку приказание:
