Все эти шестиметровые вездеходы мы обшили изнутри берёзовыми досками – дюймовкой – хоть немного добавилось теплоизоляции – всяко не в жестяной будке на морозе, да и повышается шанс, что стенка задержит пулю. Обычай, «отделывать» деревом кабину у нас давний, ещё с грузинских событий. А в Петропавловке столярное дело традиционно в ходу, потому что места тут безлесные, но баржи, на которых транспортируют вверх по Волге соль, возвращаются обратно. Вот на них-то частенько и привозят бревна, которые идут или на дрова, или на постройки или на доски их распускают – делай, что хочешь. Есть даже артель, для которой я по-соседски сделал кое-какие приспособления, чтобы и паз выбрать, как у вагонки нашего времени, и фрезерные станочки и электролобзики – да тьму разного инструмента, с которым в своё время имел дело. Директор завода организовал в инструментальном цехе производственный участок – делает помаленьку товары народного потребления. Время ныне строгое, если по основной продукции плана не выполнил – партбилет на стол… если не чего похуже. Вот он и крутится, используя редкостную для нынешнего времени продукцию для обмена на нужные заводу комплектующие, материалы и оборудование.
Оборотные, так сказать, средства, натурального свойства. Хе-хе.
В общем, дюймовочку берёзовую мы изнутри нашили, хотя на массе это сказалось отрицательно. То есть положительно, потому что потяжелела машина, но сам этот факт, как всегда, вызвал в душе моей горечь.
А потом, когда новый вариант транспортёра встал на производство, мысли обратились в сторону боевых гусеничных машин. Очень уж тепло отзывались Кобыландыевцы о самоходном орудии. Том, с длинным стволом на пятиметровом шасси. Удобная оказалась в бою вещь, идущая, как мне растолковали, в рядах пехоты. Особенно – в наступлении. Бойцы и за бронёй могут укрыться, и цель для пушкарей разведать, да подсказать, куда орудие навести. Очень уж машина удобна тем, что легко с ней взаимодействовать – просто голосом на ходу перекрикиваются. Вот тут и заточился в моей душе неугомонный червячок сомнения – плавающая техника не может быть хорошо защищена, а характер её применения таков, что под огневое воздействие она попадает обязательно – вести стрельбу с закрытых позиций ей почти не приходится, да и не так уж высоко задирается у неё ствол – её удел – прямая наводка.
Ещё сильнее подстегнул меня приход на завод сразу двух мощных дизелей – удвоенных вариантов ранее использовавшихся нами стодвадцатипятисильников – двести пятьдесят лошадок. С припиской: «Для опытов». Подсуетился-таки Георгий Константинович. Вот тут и сели мы с Федотовым за расчёты, и сразу натолкнулись на такой огорчительный момент, что наша подвеска, получающуюся массу не держит – сталь, она не пушинка, а в толстых стенках её много. Это, несмотря на то, что конструировали мы не самый большой пятиметровый вариант. Обидно: движок везёт, а пружины проседают. Тут и вспомнил я про танк горьковчан. Тот, похожий на классический с сорокапяткой. У них наверняка есть готовые элементы подвески, способные нести получающуюся массу.
Сели мы на поезд и поехали. На заводе нас приняли не то, чтобы с распростёртыми объятиями, но взашей не прогнали и даже разговор завязался по делу. Как я понял – болезненность вызвало непринятие на вооружение плавающего танка москвичей, которого наша мотка крыла, как бык овцу. Ну да слово за слово – и процесс пошёл. На стол легли чертежи, появились логарифмические линейки а, чуть погодя, гляжу – ребята нашу пушечку приделывают к своему танку прямо у нас на глазах.
Я, было возмущаться, а Федотов и говорит:
– Остынь, Ваня! У них сварка бронекорпусов освоена, а мы только корабельное железо способны гнуть да клепать – под их тип производства твоя задумка заточена.
Спустил я пар и задумался – а ведь верно. Почему у меня всё плавает? Потому, что такова уж культура на нашем заводе. Судоремонтная. И я невольно под общее настроение придерживаюсь этой традиции. Тут же тебе всё на другой манер – чисто сухопутный. И начали мы скрещивать ужа с ежом. От наших машин на новую конструкцию сразу ушли катки, планировка боевого отделения и приборы наблюдения от МОТки. Особенно – водительский панорамный перископ. А перископ башнёра они попросили на свой танк – да не жалко, мы их производство с таким трудом налаживали, что даже рады делать на сторону. Зато трансмиссия – чисто ихняя, но система управления опять наша…
Потом они попросили нашу трансмиссию на свой танк… и так можно про каждый узел рассказывать. Когда уже всё слиплось, вычертилось и обсчиталось – пошло изготовление опытного образца самоходки. А я смотрю – на кульманах и танк ихний стал менять очертания. Двигатель уехал вперёд, башня назад, сам он как бы присел, сделавшись ниже и в корме появилась дверца, а люки сверху исчезли. Нахватались, понимаешь, от нас с Федотовым. Короче, понимая свою причастность к свершившемуся, я отдал для ихнего образца второй движок на двести пятьдесят лошадок, а то они тоже ограничивали себя стодвадцатипятисильным. Не нравилось мне в их танке только то, что при экипаже из двух человек, башнёр не только наводил и заряжал, но и танком командовал. Про сорока же пятимиллиметровые самозарядные орудия я отродясь ничего не слыхивал.
Но мы же в Горьком! И я мчусь к Грабину.
– Проводились работы по созданию автоматических зениток таких калибров, – обрадовался мне Василий Гаврилович. – Только подобная пушка в танк никак не влезет. Великовата, что вперёд, что назад. Да и прекращены работы по ним, но документы я запрошу. Только там, как сейчас помню, низкая живучесть стволов. И моряки из-за пороха возмущались.
– Так мы по суше собираемся ездить, – отвечаю. – И не желаем палить очередями. Танк и одиночными выстрелами может своё дело сделать. Мне бы только освободить наводчика от заряжания орудия.
– Примерные габариты я обозначить, конечно могу, но конкретно установочные и присоединительные размеры надо узнавать на заводе имени Калинина.
Поехали мы в Подмосковье, где делают зенитные пушки, и выяснили, что кроме морского варианта сорокапятимиллиметровой зенитки готовился ещё и сухопутный, для перевозки на четырёхколёсной платформе. Я не с Федотовым был, а с конструктором,
