Капитан вздрогнул и заметно побледнел:
— Глупости говоришь, Джон… Этого не может быть… — не совсем уверенно возразил он.
— Оно! Оно!.. — настаивал боцман. — Я никогда не забуду этого воя… Помните, как мы все напугались тогда…
Капитан промолчал и разговор оборвался. Каждый погрузился в невеселые размышления и только Анна крепче прижалась к моему плечу, как бы ища у меня защиты.
* * *Ha восьмой день в обед вахтенный матрос на носу лодки заметил какой-то большой темный предмет, плывший впереди нас, почти что на пути нашего следования.
Капитан, немного поколебавшись под влиянием таинственных звуков, слышанных накануне, приказал повернуть лодку.
Когда мы подошли вплотную к темному предмету, то увидели остатки огромного кита, начавшего уже разлагаться. Это был не труп целого кита, а именно остатки животного. Хвост и часть туловища были оторваны, а на оставшемся корпусе виднелась глубокая борозда шириной в поларшина. Впечатление получалось, будто бы кто-то ударил кита гигантской лапой, разорвал его пополам и коготь этой фантастической лапы оставил на туловище след.
— Кто бы мог его так разделать?.. — спросил Брэдди. — Такую махину не так-то легко разорвать…
— Это… Оно… — мрачным голосом ответил боцман.
— Будет тебе вздор-то болтать, — сердито перебил капитан. — На кита или наскочило судно, или он попал в подводное извержение… Во всяком случае, он уже достаточно протух и нам пользы не принесет. Будем двигаться дальше.
Говоря так, капитан с беспокойством озирался кругом, внимательно осматривая горизонт, и было заметно, что если он и возражает боцману, то далеко не с обычной уверенностью в своей правоте.
* * *К вечеру мучения жажды усилились. Особенно страдала Анна. Бессильно склонив свою милую головку ко мне на плечо, она, как ребенок, бессознательно шептала:
— Пить… Пить…
Чего бы я не отдал в этот момент за стакан воды, чтобы не слышать ее душераздирающего просящего шепота, шепота страдающего ребенка.
Мы все мучились ужасно. Кругом было много воды, целый океан, а мы страдали от жажды… Это еще больше усиливало мучения, так как каждый момент напоминало о воде.
Капитан сидел, мрачно насупившись, а старый отставной моряк поминутно бросал взгляды, полные страдания и жалости, на дочь. Привыкший за свою полную приключений жизнь ко всевозможным лишениям, он страдал гораздо больше за Анну, чем от недостатка воды.
Эта кошмарная ночь тянулась особенно долго. Казалось, ей конца не будет. На минутку я забывался в полусне, но тотчас же просыпался и жажда с удвоенной силой начинала мучить меня. В короткие минуты забытья я видел реки, окаймленные полосой яркой зелени, озера и массу воды, воды, которую я пил без конца, погружался в нее, разбрызгивал руками…
Анна лежала бессознательно на моем плече, которое отекло, но я боялся шевельнуться, чтобы не разбудить девушку и не заставить ее переживать то, что переживали мы.
Так прошла ночь…
* * *Едва только на горизонте появилась светлая полоса зарождающегося дня, как вахтенный матрос громко, радостным голосом закричал, сразу разбудив всех:
— Земля! Земля!..
Все вскочили на ноги, едва не опрокинув лодку, и с замиранием сердца смотрели на темную линию на горизонте, едва заметную в полумраке рассвета. Даже Анна приподнялась, несмотря на слабость. Но сомнения не могло быть. Перед нами была земля, земля, где мы найдем воду, утолим жажду, будем пить, пить без конца… Это первое, что пришло нам в голову.
— Бензина… Давайте бензина… — громко закричал капитан.
Через минуту лодка, мерно отсчитывая удары, быстро неслась к неизвестной земле, на которую мы смотрели взором, полным надежды, как на нашу спасительницу.
— А вдруг там нет воды… — заметил один из матросов.
— А, чтоб тебя… — со злостью выругался боцман. — Сидел бы лучше да молчал…
Мы все невольно вздрогнули. А вдруг, действительно, там нет воды?.. Но земля была впереди, а в ней была надежда.
Через час лодка подошла настолько близко, что мы могли уже видеть в бинокль на вершинах гор отдельные деревья.
— Раз есть растительность, есть и вода… — сказал капитан и все облегченно вздохнули, как будто с плеч спала громадная гнетущая тяжесть.
Жадными глазами глядели мы на приближающуюся землю и не могли дождаться минуты ступить на твердую почву, напиться, отдохнуть после девятидневного странствования на утлой, хрупкой, могущей ежеминутно пойти ко дну лодке.
Приблизившись, мы прежде всего увидели груды нагроможденных друг на друга скал, о которые с шумом и пеной разбивались волны прилива. Пристать было негде и мы разочарованно поникли головами, сердясь на эту новую задержку.
Капитан направил лодку вдоль западного берега. Прошло полчаса. Те же скалы, тот же хаос из камней, пены и воды. Мы начали уже терять надежду, как вдруг капитан заметил небольшой проход между двух нависших скал и направил туда лодку, которая, проскользнув в узкое отверстие, очутилась в небольшой естественной бухте, отгороженной от моря грядой в беспорядке разбросанных скал и камней.
Перед нашими глазами расстилалась песчаная отмель около полуверсты шириной, далее были видны высокие, кажущиеся недоступными горы, покрытые скудной растительностью. Посредине отмели, причудливо изгибаясь, протекал небольшой ручей, к которому капитан тотчас же направил лодку.
Едва только лодка подошла к берегу, все бросились к пресной воде и пили, пили без конца.
Я никогда еще не испытывал такого наслаждения, как в эти минуты, захватывая полные пригоршни воды, набирая ее полный рот, обливая себе голову, лицо, шею…
Утолив жажду, я вспомнил об Анне. Девушка была так слаба, что не могла выйти из лодки и молча смотрела на нас жадными глазами. Мне стало стыдно, что животная потребность поскорее напиться самому заглушила во мне чувство человечности и, быстро вернувшись к лодке, я взял большую кружку, наполнил ее водой и отнес девушке, которая благодарно, со слезами на глазах смотрела на меня.
Напившись воды и вытащив лодку на берег, мы внезапно почувствовали такую усталость, что тотчас же, завернувшись в одеяла, легли спать и проспали, как убитые, целый день и всю ночь до следующего утра.
Было как-то странно после томительного
