— Дорогой Генри, — взволнованно ответил старый генерал, — я бы против вас безусловно ничего бы не имел… Наоборот, брак дочери с сыном моего старого друга генерала Мортона может быть только желательным… но я не могу решить этого важного вопроса без жены… и боюсь, что она имеет другие виды на Джесси… Положительного я ничего вам не могу сказать в настоящую минуту… Подождите приезда жены…
— Но ведь это же невозможно!.. — воскликнул с отчаянием в голосе Генри. — Через неделю я должен во что бы то ни стало уехать, а ваша супруга вернется не ранее месяца…
— Что делать, что делать, дорогой Генри!.. Повторяю, я бы от всей души дал согласие на этот брак, но не могу обойти мистрис Джонс, которая так любит и так заботится о Джесси…
— Но войдите же в мое положение, сэр!.. Сэр, я вполне понимаю вас и вовсе не хочу обойти право матери госпожи Джонс, но ведь есть выход! — воскликнул Генри, как будто эта мысль только что пришла ему в голову. — Пошлите вашей супруге телеграмму, подробно изложив все обстоятельства и я покорно буду ждать решения мистрис Джонс, которая, я уверен, не откажет мне.
— Кто знает?.. Кто знает?.. — забормотал генерал. — Впрочем телеграмму я пошлю, но только предупреждаю вас, чтобы не было разочарования, дорогой Генри, на успех я не надеюсь…
— Пошлите, генерал!.. Кстати, Пейкерс через час едет на станцию. Он отправит телеграмму и я буду покоен, зная, что депеша послана…
— Какие вы торопливые, молодые люди!.. Подай вам все сейчас!.. — засмеялся генерал, садясь к столу. — Ну, давайте составлять телеграмму вместе.
Через некоторое время Пейкерс уехал на станцию по своим делам, передав телеграмму генерала Генри, который, сидя в кабинете, в усадьбе Пейкерса, составлял ответ на бланке, добытом еще ранее Пейкерсом у знакомого почтово-телеграфного чиновника.
Составив две телеграммы, Генри стал их внимательно перечитывать:
Одобряю выбор Джесси, радуюсь хорошей партии, быть на свадьбе не могу — немного больна, благословляю, желаю полного счастья, целую тебя. Мери.
Другая телеграмма была на имя Джесси:
Благословляю, желаю счастья, крепко целую. Мать.
Оставшись, по-видимому, довольным своим произведением, Генри снял сюртук и, закурив сигару, прилег на диван.
— Черт возьми! — внезапно вскочил он. — Я, кажется, начинаю хотеть поскорее устроить эту свадьбу не ради одной только Джесси… Какая глупость!..
И, нервно швырнув сигару в угол, Генри снова лег на диван и закрыл глаза.
Через день, когда Мортон сидел у генерала, слуга доложил о приезде Пейкерса, вернувшегося со станции, куда он поехал утром получать выписанную из Лондона новую молотилку.
Войдя в комнату и поздоровавшись с генералом, Пейкерс передал ему почту, захваченную со станции, среди которой сэр Джонс тотчас же увидел две телеграммы.
Быстро распечатав одну из них и пробежав ее глазами, генерал удивленно посмотрел на Генри и, видимо довольный, сказал:
— Могу вас порадовать, дорогой мой. Жена соглашается на ваш брак с моей дочерью… Что же касается меня, то я могу только от всей души обнять вас…
Сэр Джонс с чувством обнял улыбающегося Генри.
— Не откажите же, генерал, передать мое предложение мисс Джесси…
— А вот пусть лучше она сама ответит… — перебил его сэр Джонс, видя входящую дочь. — Джесси, мистер Мортон просит твоей руки… Ли с моей, ни со стороны матери, от которой я только что получил телеграмму, препятствий не встречается… Что мне ответить?..
— Скажите, что я принимаю предложение… — тихо ответила молодая девушка, опустив глаза вниз.
Через три дня состоялась свадьба и, когда молодые, напутствуемые пожеланиями, остались одни, Джесси обратилась к мужу с вопросом:
— До сих пор вы мне не говорили, мистер Генри, каким образом вам удалось получить согласие моей мачехи, как вам удалось заставить ее послать такую телеграмму?
— Ну, это было нетрудно… — рассмеялся Генри, — потому что телеграмму написал я сам в кабинете у Джона Пейкерса…
Перед отъездом Мортон имел продолжительный разговор с Джемсом и Пейкерсом в кабинете последнего, дав им подробные инструкции и указав, куда посылать телеграммы в случае чего-либо важного.
Всю дорогу Генри окружал Джесси таким вниманием, такой заботливостью, что она начинала чувствовать себя положительно счастливой и жизнь за последнее время в доме отца под вечным гнетом мачехи стала казаться ей далеким, неприятным сном.
— Мисс Джесси, — сказал ей Мортон на другой день после отъезда, — перед лицом света мы муж и жена, только что повенчавшиеся… Для того, чтобы нам лучше играть роль, давайте называть друг друга просто по именам…
Джесси тотчас же согласилась и ей было странно и вместе с тем невыразимо приятно называть так этого сильного человека, ее мужа перед лицом света и защитника, брата и друга в действительности…
В Париже молодые супруги устроились в комфортабельной гостинице, заняв два смежных номера, соединяющихся между собой дверями.
Джесси, не выезжавшая никуда из Англии, была в восторге от шумной, бьющей ключом жизни современного Вавилона. Она по целым дням ходила в сопровождении Генри по магазинам, закупая тысячи ненужных вещей, радуясь и восторгаясь всем и всеми, как ребенок, вырвавшийся на свободу после душной комнаты.
Несколько раз, с благодарностью сжимая сильную руку Генри своими маленькими ручками, она говорила, задыхаясь от волнения:
— Генри, я так счастлива!.. Так счастлива!.. И вы такой добрый, такой хороший!..
Как-то раз, гуляя по улицам Парижа, по обыкновению, с мужем, Джесси остановилась около роскошной витрины ювелирного магазина и залюбовалась на кулон из цветного золота. Кулон действительно был прелестен.
— Генри, какая прелесть! Посмотрите!.. Какая дивная игра камней… Ой-ой, шестнадцать тысяч франков!.. — разочарованно докончила Джесси, взглянув на выставленную цену. — Нет, я не буду так много тратить денег. Пойдемте, Генри!.. А все-таки кулон одна прелесть…
Генри, не отвечая, отошел от магазина и, когда на следующий день Джесси проснулась, она увидела на столике около кровати изящный футляр с понравившейся ей вещью.
