— Блок... сняли?
С трудом удержалась, чтобы не скривиться. Отец меня боится? Иначе как еще объяснить то, что он побледнел, сравнявшись цветом с тем самым листом бумаги, который не так давно лежал у него на столе?
— Сняли, — не обращая внимания на злость, поднимающуюся из самых глубин моей души, ответила спокойно.
Страх и ненависть — два самых страшных чувства, которые убили в этом человеке любовь. Ведь он любил мать, по крайней мере, в это мне хочется верить.
Отец метнул какой-то затравленный взгляд на Криса, а потом вновь на меня:
— Ты... уже использовала магию?
Коротко кивнула, сжав руки в кулаки.
— Я хочу знать, кем была мама! — подтолкнула его к разговору.
Если он и дальше будет бледнеть и трястись, боюсь, что сорвусь, и вряд ли амулет справиться с моими эмоциями.
— Ты как была глупой девчонкой, так ею и осталась! — презрительно процедил отец, превращаясь из раздавленного человека в кладезь ненависти, но я постаралась не принимать его слова близко к сердцу.
После, когда останусь наедине, я вволю ульюсь слезами, погрожу в небо кулаком, проклиная богов за столь щедрый подарок в виде ненормального родителя. Сейчас я получу от него ответы!
Не дождавшись от меня никакой реакции, отец горько усмехнулся и тихо заговорил:
— Твоя мать с Ясуса, об этом ты уже догадалась. Вот только, если ты считаешь, что я отвечу на все вопросы, спешу тебя огорчить. Твоя мама никогда не рассказывала мне о том, почему сбежала с родины, почему так боялась выдать себя и от кого скрывалась. Я не знаю НИ-ЧЕ-ГО!
Сбежала, скрывалась, боялась?!
Каждое слово эхом отозвалось в сознании, заставив задержать дыхание. Но... Ничего не понимаю!
— Что ты хочешь этим сказать? — пробормотала вмиг охрипшим голосом.
Отец ухмыльнулся, видимо, довольный моей реакцией на его слова, и развел руки в сторону.
— Только то, что уже сказал. Твоя мама поступила в академию, скрыв свои способности, и о них я узнал спустя два года после нашей свадьбы.
Как же? Это получается, я ничего не узнаю? Что ниточки моего родства вот так просто оборвутся?
— Но она должна была хоть что-то рассказать о своей семье. О своем даре, о...
— Она ничего мне не говорила! — вдруг разозлился отец.
Понимание пришло случайно.
— Тоже не доверяла?
Родитель вздрогнул всем телом, будто я его ударила, и гневно выплюнул:
— Что ты можешь знать!
Действительно, что я могу знать...
— Она тебя хотя бы любила или использовала как прикрытие? — не знаю, зачем сказала последние слова, просто мне так захотелось сделать ему больно, заставить страдать.
Но вопреки ожиданиям, месть на вкус оказалась не такой сладкой, как о ней говорят.
Потухший безжизненный взгляд отца не заставил прыгать от радости, наоборот, я почувствовала себя такой же, как он, пытающейся сделать больно единственному родному человеку, лишь бы заглушить собственные страдания.
— Прости, — прошептала едва слышно и, выпутавшись из объятий молчавшего до этого Криса, выбежала из кабинета.
Все мысли разбежались, оставив после себя звенящую пустоту. Я не обратила никакого внимания на недовольный цепкий взгляд новой секретарши, вышла из приемной и прислонилась к прохладной стене.
Где-то вдалеке слышались голоса адептов, возвращающихся с занятий, топот ног и скрип дверей. Все это было где-то, а я была здесь, одна и совершенно никому не нужная.
— Катрин? — тихо позвал знакомый голос, и я с трудом подняла голову, чтобы встретиться с обеспокоенным взглядом декана. — Пойдем, — хмуро бросил он и потянул за собой, но я отрицательно качнула головой и еле выдавила:
— Не надо, я пойду к себе...
Очень хотелось остаться наедине с самой собой, где не нужно ни перед кем выворачивать душу наизнанку и прятать непрошеные слезы.
— Ну да, к себе, — с налетом сарказма отозвался Крис и, больше не говоря ни слова, подхватил меня на руки, хорошо, что до его кабинета было не больше пары шагов, вряд ли нас кто-то увидит. — Вот как перестанешь мраморной статуей быть, так сразу отправлю тебя к себе, а пока...
Он говорил что-то еще, а я погрузилась в свой собственный мир воспоминаний и боли.
Я всегда знала, родители любят друг друга. Помнила искрящиеся глаза матери, мягкую улыбку отца... А теперь... Теперь мне кажется, что все это рисовала лишь моя фантазия! И все эти годы я тешила себя иллюзией, не замечая открытой неприязни отца, не понимая жалости в глаза Марты. Была уверена, что отец до сих пор не смирился со смертью жены, а получается... Получается у этой медали есть оборотная сторона. И она отнюдь нелицеприятная.
— Пей! — к губам приложили теплую кружку, и я послушно отпила немного жидкости.
Не чай, какой-то отвар с успокаивающими травами, только странно, что он совсем не противный, а очень даже приятный на вкус.
Пока я витала в собственных мыслях, Крис принес меня в кабинет, устроил на узком диванчике и накрыл ноги пледом.
Как ни странно, слез не было. Была тупая ноющая боль в том месте, где должно было биться сердце, а в душе... В душе бурлила смесь из самых разных эмоций.
— Спасибо, — прошептала тихо и протянула мужчине полупустую кружку.
— Может быть, все выпьешь? — переводя обеспокоенный взгляд с меня на ароматный отвар, спросил декан.
— Я так плохо выгляжу? — попыталась улыбнуться, но получилось с трудом.
— Очень, — искренне заверил Крис и, отставив кружку на маленький круглый столик, взял в свои руки мои холодные ладони. — Справимся! Мы со всем обязательно справимся!
В его словах было столько уверенности, что я непроизвольно прониклась еще большей симпатией.
— Никогда раньше не
