- Гоша, я ведь уже говорила, что работаю до вечера. Что? В кино? Нет, извини, отпроситься не могу - работы много. Мне тоже жаль, что так получилось, ты к тёте зайди обязательно, она будет очень рада. Да, пока.
Она отключила телефон и спокойно посмотрела на Арбенина:
- Куда теперь?
- Пока никуда, сделаю пару звонков - там видно будет. - Май посмотрел на часы, - ладно уж, иди к своему Гоше, я тут сам справлюсь. Вот только про детскую дружбу мне больше не ври.
- Я и не вру! - обиделась девушка. - Он для меня просто друг!
- А ты для него?
- Не знаю, - Ангелина смутилась, вспомнив томно-трепетные взгляды, которые в последнее время щедро расточал Гоша. - То есть тоже друг, а почему вы спрашиваете?
- Да потому что двадцатилетние мальчики девушек в кино приглашают с определённой целью, которая к детской дружбе никакого отношения не имеет!
- Это вы по себе судите? - уточнила уязвлённая помощница.
- Разумеется, я ведь мужчина и в юности тоже водил девчонок на вечерние сеансы. И если твой Гоша не импотент и не придурок, то билеты он взял в последний ряд, угадал?
- Не знаю, не спрашивала! - покраснела Ангелина. - И вообще, это не ваше дело!
- Что поделаешь, если моими делами ты мне заниматься не даёшь! - раздражённо заметил Май. - Мне работать нужно, а ты можешь идти к своему Гоше прямо сейчас!
- Спасибо, уже не хочется! - Ангелина села в кресло напротив, закинув ногу на ногу.
- Что испугалась? - Май с трудом оторвался от созерцания оголившихся коленей с трогательными детскими ямочками.
- Чего? Гошу я знаю с детства - он не сделает мне ничего плохого!
- А кто сказал, что секс - это плохо?
- Ох, какой же вы?! Ну почему вам обязательно нужно всё опошлить?!
- Это не я такой, это жизнь такая. А ты со своей чукотской непосредственность к ней абсолютно не готова, - вздохнул Май, чувствуя себя воспитателем в детском саду. - Признайся, ты просто боишься взрослеть.
- А вы - боитесь жить! - вспылила Ангелина. - Боитесь поверить, что в жизни всё может быть не так уж плохо! И как страус, трусливо прячете голову под ворохом надуманных проблем!
Май с трудом удержался от смеха, услышав в свой адрес столь нелестную характеристику.
- А, по-моему, страус - птица героическая, - насмешливо заметил он. - И он не трусливо прячет голову в песок, как многие полагают, а смело показывает врагам свою зад... э, в смысле, филейную часть!
Телефонный опрос не дал положительных результатов. Те, до кого Май смог дозвониться ни родственниками, ни знакомыми Раисы Миткалёвой не являлись. Не удалось пообщаться только с родителями Антоновой и Солонцовой, но, поехав по указанным адресам, Май обнаружил образцовые семьи с наличием обеих супругов в полном расцвете сил и был вынужден констатировать, что в этом направлении следствие зашло в тупик.
Бабушка Кирсаны Тимохиной на звонки по-прежнему не отвечала.
Она механически выполняла задания педагога по ритмике, тело двигалось в такт музыке, но мысли были далеко. Она больше не боялась, даже не волновалась, в отличие от прошлой пятницы, когда приговорила Заряну, точнее, когда привела приговор в исполнение. Тогда ей было действительно страшно, но сегодня всё будет иначе. Скоро, очень скоро Зарецкий пожалеет о том, что выбрал не её, а эту смазливую вертихвостку!
Нашёл приму - стерва безголосая, только задницей крутить умеет и то невпопад! Вот она, Аня, рождена для сцены и славы, а Зарецкий хочет, чтобы она повторила судьбу матери! Он сам ей об этом сказал. Долго уговаривал, пришлось согласиться и даже якобы обрадоваться открывшимся перспективам (обещаны были, чуть ли не золотые горы). Но, разумеется, этого не будет никогда!
Она убьёт эту наглую выскочку или сразу двоих, а заодно и все надежды Зарецкого, связанные с проектом. Ей больше нечего терять, а вот Леонид Егорович сегодня потеряет о-очень много!
Антон, Алик и Зарецкий, расположились в комнате охраны, где на тридцати больших мониторах, как на ладони был виден весь Зеркальный дом. Продюсер, панически боявшийся утечки информации, не решился доверить своим служащим столь щекотливое дело и предпочёл вести наблюдение сам.
До Арбенина, уехавшего проверять адреса конкурсантов, Антон не смог дозвониться и теперь заметно нервничал в ожидании развязки мелодрамы. Неизвестность хуже всего, она опасна тем, что рождает панику, ну, а паника - оружие массового поражения.
- В доме есть кто-нибудь кроме нас и конкурсантов? - спросил он.
- Только охрана, остальных я отпустил.
- Как вы им это объяснили?
- Сказал, что готовлю очередную импровизацию.
- И всё же, не понимаю к чему такие предосторожности. - Недовольно проворчал детектив. - Было бы лучше подключить к делу больше людей, ведь неизвестно как всё сложится.
- И чтобы я им сказал?
- Правду. Относительную, разумеется - что у одной из конкурсанток не выдержала психика, и она стала опасной для остальных ребят.
Зарецкий промолчал, скрывая раздражение. Он попытался пожать плечами и изобразить раскаяние, лишь бы детектив отстал. Если речь действительно шла о дочери Раисы, то привлекать людей было не просто опасно, а губительно для его карьеры. Конечно, девчонка могла и не знать тайну матери, но вероятность этого ничтожно мала. Раиса долго болела, а потом покончила с собой, наверняка, она кому-то исповедалась, так почему бы не дочери?
Его мозг лихорадочно соображал: если эта история всплывёт, многие его планы и проекты рухнут, но сам он выстоит и обязательно придумает, как обернуть ситуацию в свою пользу. У народа память короткая - пошумят и забудут, и всё же он отчаянно надеялся, что до этого не дойдёт. От раздумий Зарецкого отвлёк тихий голос Холмса:
- Посмотрите,
