С тех пор Северин зачастил к Лазарю Каину. Мысли о молодой еврейке не давали ему заснуть. Сюзанна не была красавицей. Но в глазах ее горел настоящий огонь, противореча вечному спокойствию рта. Глубины бархатного взгляда были вероломно чисты, пленяя и прельщая Северина.
Так на него с ночных небес смотрели мерцающие звезды, когда он, истомленный неодолимой тоской, запоздало брел домой с прогулки. Северин искал встречи с этими глазами сквозь дым своей сигареты, глядя мимо плешивой птичьей головы ее отца и вспархиваний ворона, мечущегося из угла в угол в тесной клетке. Сюзанна предлагала ему себя с непостижимой серьезностью, ни разу не вступив в общий разговор и никогда к нему не обращаясь. Когда он заговаривал с ней, звучали краткие и холодные ответы, заставлявшие его злиться и замолкать. И тогда он пускался в болтовню с букинистом, позволяя тому хвастать старыми литографиями и гелиогравюрами.
Однажды днем, когда Сюзанна куда-то ушла, Лазарь пообещал Северину познакомить его с доктором Конрадом. В голосе его звучала нерешительность — он с осторожностью показывал Северину, насколько доверяет ему. В ответ на удивленные расспросы Лазарь рассказал о большом художественном ателье, устроенном в одном из новых домов, что выросли в преображенном районе вместо лачуг еврейского квартала. Здесь доктор Конрад на последние крохи своих некогда значительных средств снял мастерскую, однако использовал ее в иных целях. Пальмы в кадках и ковры придавали помещению экзотический вид, а пара багетных рам в углу, мольберт и стоящие у стены гипсовые головы намекали на род занятий жильца. В действительности доктор Конрад давным-давно не брался за палитру. Он часами лежал на удобном турецком диване с ароматной сигаретой в руке, а слуга то и дело подносил ему французский коньяк с сельтерской. Или слушал, как возлюбленная со скучающим видом перебирает струны мандолины. Она была светловолосой и избалованной, и звали ее Рушена. Во второй половине дня ателье заполняла толпа гостей: молодые господа в смокингах, мышино-серых панталонах и лакированных туфлях; стареющие прожженные бонвиваны в элегантных костюмах и с мундштуками из слоновой кости во рту; художники в широкополых шляпах и нечистых рубахах; натурщицы в шелковых блузках и узких юбках, любящие проводить свободное время с рюмками сладких ликеров из запасов доктора. Иногда заглядывали барышни и дамы из высшего общества; одни смущались и терялись, другие вели себя с излишней дерзостью, но для каждой эта чужая, вольная жизнь обладала многообразной привлекательностью. Об этом и поведал Лазарь Северину, а тот не мог не заметить, как дрожат от сдерживаемого волнения пальцы старика.
Когда Северин опять оказался на улице, навстречу ему из вечерних сумерек вышла Сюзанна. На лице ее заиграла улыбка, от которой по телу Северина вдруг пробежала дрожь, как от испуга. Он механически взял ее за руку, почувствовав тепло, но не сопротивление.
— Пойдемте, — сказала ему Сюзанна, и вновь ее губы расцвели в улыбке. Он последовал за ней в дом, вверх по темной лестнице. Здесь он поцеловал ее в шею, сзади, над воротником платья.
— Ваш отец внизу, в лавке, — сказал он.
Сюзанна лишь кивнула в ответ и повела его дальше через коридор, к себе в комнату.
3Прошлой зимой в морозный вечер в Северина влюбилась Зденка. Они шли по одной и той же улице, бездумно прогуливаясь средь спешащей толпы. У обочины выстроились несколько сверкающих красными глазками-угольками тележек торговцев каштанами. Там и здесь в свете фонарей медленно опускались одинокие снежинки. Заметив их, Зденка подумала о светлокрылых мотыльках, порхающих летом возле зажженных ламп. Она ничуть не смутилась, когда Северин с ней заговорил. Даже задорно рассмеялась, а стоило ей взглянуть на его красивое, разрумянившееся от холода мальчишеское лицо, как на душе стало совсем легко и весело. И они отправились бродить по городу вместе. Вместе рассматривали они забавные вещицы в витрине магазина игрушек, где по настоящим рельсам катался паровозик, и глазели на чучело тигра, выставленное на обозрение для рекламы ковров. Потом задержались у заледенелого окна гастронома, не в силах оторвать взгляд от золотистых шпрот, мерцающих в белом деревянном ящичке. Северин купил ужин на двоих, и девушка последовала за ним в его холостяцкую каморку.
Зденка работала до шести вечера в конторе. Ее родители умерли, и она жила в одиночестве в комнате на Староместской площади. Во времена своей безрадостной юности она была предоставлена самой себе и успела несколько раз довериться незнакомым мужчинам — и сейчас, между поцелуями, со слезами призналась Северину, что он не первый, кому она дарит свою любовь. Он великодушно принял ее трепещущую нежность и позже, увидев, как ее вечерняя игривая веселость сменяется растущей страстью, ничуть не пожалел об этом решении. Она стала утешением для его скучающего сердца, но оно так и не затрепетало от ее доверчивой и чистой любви. Он слушал, как Зденка певучим альтом говорит о счастье, и радовался неуклюжей искренности выбранных ею слов. Но в глубине души Северин оставался холоден. В девушке не было ни единой искры всепоглощающего пламени, той вспышки молнии, что жаждала его душа. Хорошенькая и мечтательная, она не несла в себе ни пыла, ни фатума и не могла заинтересовать его.
Но для Зденки Северин стал настоящим чудом. Она схватилась за него с неистовой силой в первый же вечер, когда он на краткий час привел ее с улицы домой. Побывав там однажды, она влюбилась в него до помешательства, робко, но беспредельно. Славянская кровь, что бурлила в венах ее народа, порождая ненависть и мятежи, обратилась внутри нее в половодье, сорвав все шлюзы. Зденка сама испугалась, что не совладает с порывом, и внимала чувствам с восторгом и ужасом.
Для нее настали прекрасные дни. Она бродила по городу с Северином, как за долгие годы привык делать он. Теперь Зденка обрела способность чутко прислушиваться к шорохам и отдаленным зовам — это было его умение, и он передал его ей. Она закрывала глаза и позволяла ему вести себя, узнавая улицы, вдоль которых они шли, по запаху брусчатки. Он открыл ей единообразную красоту пригородного пейзажа и трепет пред Вышеградом с его высокими башнями и статуей святого Вацлава. Она научилась любить Влтаву в сумерках, когда отражение фонарей с набережной мерцает в зыби вод и от подвесных мостов идет смоляной дух. Она сидела с Северином в кабачках Мала Страны, околдованная горделивой неторопливостью стариков, потягивающих пиво из кружек. Густой табачный дым
