– Спасибо тебе, – не разглядев за его спиной Таню, обратился Японец к Сосновскому.
– Рад был помочь, – Володя пожал плечами. Из-за его спины появилась Таня, и Японец удивился:
– Алмазная? Что ты здесь делаешь?
– Пыталась спасти друзей.
– Ну и как? Удалось?
– Не всех.
– В городе опасно. Шухер будет только крепчать, – лицо Японца было бледным, напряженным, уставшим, и Таня поняла, что он в эту ночь не сомкнул глаз, – тварь эта… что устроила погромы… завтра получит от меня бомбу в глотку… Сколько людей положить ни за что…
– Красный комитет бесится, – вступил в разговор Володя, – в редакцию звонила Соколовская и какая-то ее страшная заместительница… Новая… Имени не запомнил… Они не хотели погромов… Комитет обороны будет пытаться выслать Григорьева из города. Так сказал Рутенберг.
– Ага, вышлют, как же! – зло хмыкнул Японец. – Они все заодно! Дали ему карты в руки, суке подзаборной, он со своими на телегах и распоясался! Хорошо хоть я погром остановил. Алмазная, все твои люди со мной были. Молодцы. Все сражались как лёвы. Не ожидал даже. Главное сохранить спокойствие. А не то… Вы куда шастаете?
Таня назвала адрес.
– Не, не по дороге, – нахмурился Японец, – я должен посты сменить. Мои ребята уже сутки стоят. Оружие дать?
– У меня есть, – ответил Володя.
– Вы там поосторожнее, что ли… Хотя мы их успокоили, но кто знает. А вообще спасибо тебе, князь-аристократ!
– Что это было? – спросила Таня, когда автомобиль Японца скрылся за поворотом.
– Я предупредил его, что будет еврейский погром. Нам в редакции сказали. Один из григорьевских тайно позвонил. Я и сообщил Японцу в «Монте-Карло», чтобы он остановил.
– Просто невероятно! Ты – и предупредил бандитов? Не верю своим ушам!
– Только они могли защитить город. Я не люблю, когда просто так убивают людей. На войне, в бою – это совсем другое. А вот так, ни за что, толпа стариков, женщин, детей…
С огромным удивлением Таня изучала лицо Володи, в котором вдруг появилось что-то новое. И это безумно понравилось ей.
Ида со своим грузчиком жила в небольшом переулке за Привозом. И очень скоро Таня с Володей углубились в переплетение разрушенных хибар и каких-то хлипких глинобитных хижин, словно в насмешку носящих название домов. Трущобы здесь были пострашней, чем на Молдаванке. И заселены были всяким отребьем.
Таня была у Иды только один раз, и едва не заблудилась среди этой ветхой, убогой нищеты. Трупов здесь не было. Таня вдруг подумала, что эти дома больше подходят для места обитания погромщиков – тупых, жестоких, вечно пьяных, никчемных, а потому страшно обиженных на жизнь и ненавидящих всех и вся.
Ида жила на первом этаже. И, едва подойдя к ее квартире, они увидели широко распахнутую, покосившуюся дверь, выходящую в чахлый палисадник. Веревка с бельем была оборвана, и детские пеленки валялись прямо на земле.
Из-за двери доносился храп. Таня с Володей вошли внутрь. Пьяный грузчик храпел, растянувшись поперек старой кровати в комнате, носившей следы страшной нищеты. Все здесь было покосившимся, старым, убогим, разломанным. Создавалось впечатление, что мебель собирали по помойкам.
В углу возле окна стояла детская кроватка, но ребенка в ней не было. Не было в комнате и Иды.
Грузчик лежал на кровати прямо в сапогах, к подошвам которых прилипла засохшая грязь. Рубаха на его груди была расхристана, и на светлой ткани виднелись бурые, порыжелые пятна. Возле кровати валялась массивная деревянная дубина, на которой были такие же пятна.
– Он был среди погромщиков, – с отвращением произнес Володя. Таня задрожала от ужаса.
– Ида! – Она пошла по комнате, заглядывая во все углы. – Ида!.. Ида!.. Неужели он ее убил? А ребенка?
– Зачем сразу думать плохое? – Однако в голосе Володи звучала неуверенность. Окровавленная дубина внушала мало оптимизма.
Таня попыталась потрясти грузчика, но это было бесполезно. Он только перевернулся на бок и еще громче захрапел. Таня была в полном отчаянии. Перед глазами стояло мертвое лицо Софы. Представить, что потеряла подругу, она не могла. Таня без устали продолжала метаться и кричать:
– Ида!.. Ида!..
– Нету ее здеся, – в дверях раздался хриплый голос, и на пороге возникла толстая, неопрятного вида старуха, от которой шел сильный запах алкоголя.
– А где она? Вы знаете? – Таня обернулась к ней.
– Выгнал он ее на улицу, как на Привозе всё это началось, – старуха икнула, – пошла, говорит, вон, жидовская морда. Может, тебе по голове дадут, ты и сдохнешь. За порог прямо вытолкал. С дочкой. А сам чуть позже с погромщиками ушел.
У Тани потемнело в глазах.
– И куда она пошла?
– Ну, сначала по улице… Шла и плакала… Сюда пока не доходили с Привоза… А потом ее в лавку забрали.
– В какую лавку?
– Да грузина одного, на углу. Он мебель чинит, старую и новую мебель продает. Так он всех евреев с улицы собрал и быстро в своем подвале спрятал. Когда сюда пришли, все евреи в его лавке спрятались. Так шо не вой, жива твоя Ида!
– Где лавка? – Таня была готова затрясти старуху, как грушу. – Куда идти?
– А на углу. Пойдешь прямо и найдешь.
Таня бежала, не чувствуя под собой ног. Володя едва поспевал за ней.
Солидный, высокий, все еще красивый мужчина лет пятидесяти с благородными седыми волосами стоял в раскрытых дверях лавки по продаже и ремонту мебели.
– Что творится, вах! – причитал он, заламывая руки. – Какой город погубили, какой город!
– Ида у вас? – Таня налетела на него с разбегу.
– Вах, какой дэвушка! Огонь! Чистый огонь! Здесь, здесь твоя Ида! Какой город погубили… Всегда жили мирно под боком – русские жили, грузины жили, армяне, никто ни о ком плохо не думал, а теперь… Как зовут-то тебя, огонь?
– Таня.
– Значит, Тано, – хозяин лавки открыл небольшую дверь в стене, за которой были ступеньки, – в подвале они. Все сидят там.
Подвал был полон людей. В основном там были женщины с детьми. Но, несмотря на скученность, все старались сидеть очень тихо. Молчали даже дети. Ужас погрузил людей в страшное состояние скованности, и это чувствовали все.
Ида бросилась на шею подруге и разрыдалась. Маленькая Маринка мирно спала в какой-то корзине, заменяющей колыбель. Ида понимала, что спаслась чудом. И Таня не решилась ей сказать о смерти Софы.
– Он выгнал меня… Выгнал с ребенком на улицу… Подонок… Шоб он сдох… В жизни к этой мрази больше не вернусь! – плакала Ида. – Это вот Гоби всех спас… если бы не Гоби, мы…
– Гоби? – переспросила Таня.
– Гоби Имерцаки, это его лавка, – пояснила Ида, – он совсем недавно в наш квартал переехал, второй месяц всего живет. А какой человек оказался! Всех спас! Если бы не он… Даже думать страшно. Золотой души человек!
Узнав, что погром закончился, узники стали постепенно выходить
