Позже, а может, и одновременно с контрабандистами в подвалах появились масоны, о которых мало кто знал. Они были загадочнее пиратов и контрабандистов, вместе взятых. В городе о них ходили мистические, темные слухи — о непонятных, никому не известных ритуалах и обрядах, проводимых под гулкими подземными сводами. Говорили, что центром масонских собраний были именно катакомбы во дворе по Военному спуску. Но, как всегда, никто ничего толком не знал.
Осип Чижевич приобрел дом с подземными галереями и стал использовать их под продовольственные и винные склады. Некоторые уникальные подземные помещения, расположенные почти под самым Сабанеевым мостом, использовались также в военных целях — как часть арсенала и военный форпост. В разные времена цели подземелий были разные. Но ясно было одно: они всегда интересовали тех, кто решил спрятаться от мира, кто вел свою собственную, параллельную общепринятой, жизнь и кто шел темными, неизведанными тропами людских пороков и сомнений, стараясь, чтобы изъяны в их душе не осветил солнечный свет.
Именно поэтому подземелья в доме Осипа Чижевича по Военному спуска, если уж быть совсем точным — только одну галерею, использовали для своих сходов воры. Вот туда-то промозглым ледяным вечером, Таня и пробиралась в старом полушубке, посеребренном морозным инеем.
В этот раз она шла одна — в отличие от первого воровского схода в кафе «Саратов», на котором ей уже удалось когда-то побывать. Тогда ее сопровождали Хрящ и Шмаровоз, и Таня считалась главарем, банда ее была большой, имела вес в криминальном мире. На тот сход ее пригласил сам Японец, а по правилам воровского мира главаря всегда сопровождали два самых преданных человека.
В этот раз изменилось все. Воровской мир больше не придерживался традиций. Постепенно они уходили в прошлое — вместе с легендами старой Одессы. А воров больше интересовала коммерция — точно так же, как никого уже не интересовали подземелья по Военному спуску, которые сейчас выгоднее было использовать как продовольственный склад.
На душе Тани было холодно и сумеречно — так же, как в этот жуткий зимний вечер, когда на измученный город одновременно упал и снег, и мороз. Сход был собран Тучей по ее просьбе, но с самого начала он предупредил, что у нее ничего не выйдет. В городе осталось слишком мало тех, кто любил Японца, и еще меньше тех, кто его знал. Все стало другим. И точно так же, как уже не требовалось на сход сопровождение, больше не нужно было того вынужденного благородства, которое Японец с таким трудом насаждал в воровской мир. Не чуждое тонкой душе Тани, оно пустило в ней причудливо-удивительные ростки. И вот эти ростки древнего благородства и гнали ее в морозную ночь в такой странный и страшный район города, навстречу ее судьбе.
— Да ты не ходи до туда, — мрачно засопел Туча, завершая рассказ о сходе, — за толка не будет, шо туда ходить. Сквалыги, шорки всякие, как пена с накипи, — вот шо за Одессу осталось после Японца! И говорить за рот не дадут. Не ходи...
Но Таня уже не могла отказаться. Сдаться так просто противоречило ее натуре, и потому она вынуждена была идти до конца.
Туча ждал ее под Сабанеевым мостом.
— Пришла все-таки... — он тяжело вздохнул. — Знал, что придешь. Гембелю за тебя — шо за с телеги обмотки! Усе горло вырвешь!
— Спасибо, Туча, — Таня ласково потрепала своего единственного друга по руке, и он понял, за что она его благодарит: авторитет Тани был настолько низок в криминальном мире, что, если бы не Туча, никто из серьезных воров не пришел бы на сход.
Он толкнул железную калитку в арке дома, и они оказались в пустом дворе; чуть пройдя, увидели подвал с крутыми ступеньками. Спускаться по ним было тяжело. Где-то капала вода, издавая противный, тоскливый звук, рвущий душу. Ступеньки покрылись инеем и скользили под ногами. Приходилось держаться за стены, чтобы не упасть. Шершавый известняк стен царапал нежную кожу пальцев Тани, а держаться приходилось крепко — солью или золой ступеньки никто не посыпал.
Наконец, когда Тане стало казаться, что она больше не сможет переживать эту жуткую муку спуска вниз, в ад, Туча толкнул вросшую в самую землю деревянную дверь в стене, и они оказались в неожиданно сухом и теплом помещении, где было достаточно светло.
Оно было настолько большим, что углы его и каменные своды терялись в темноте. Посередине стоял длинный стол. Приглядевшись, Таня увидела, что это два стола, придвинутые друг к другу. На них стояли три ярко горящие керосиновые лампы.
За столами на стульях сидели люди — не так много, как показалось Тане сразу. На самом столе стояли кувшины с водой, стаканы и две тарелки с яблоками. По давней традиции, оставшейся неизменной, на сходе спиртное запрещалось. Для серьезных воровских дел требовалась ясная голова. Напиться можно было и потом.
Все сидящие за столом уставились на Таню и Тучу. Кто-то отодвинул два стула. Общий разговор смолк. За столом сидели Багряк, Гришка Клюв, Цыган, Просфира и другие авторитетные воры Одессы. Тут же был и Сева с Бугаевки, который при появлении Тани отвел глаза. Был и недавно выбившийся в авторитеты молодой вор Корж — Таня однажды видела, как он кутил в кабаке на Дерибасовской, рассыпая вокруг пачки денег. Корж был придурошным, сидел на кокаине, но, несмотря на всю свою придурь, ловко, бесшабашно провернул столько удачных воровских операций, что прочно вошел в серьезный воровской костяк.
— Хо-хо, фифа пожаловала! Молодец, Туча! — Именно Корж заблеял при появлении Тани. Но кто-то резко и быстро его осадил. Командовал на сходе Цыган — как оставшийся в живых после Японца самый старый и авторитетный вор Одессы. С Цыганом Таня была знакома, и сразу его узнала. Она почувствовала на себе тяжелый, неприязненный взгляд его неподвижных черных глаз, хотя сам он очень изменился — время и невзгоды, бедствия,
