— Как это? — искренне удивился Володя.
— Я ведь была из дворянской семьи, — гордо произнесла дама. — Мы познакомились, когда я училась в гимназии. Однажды мы с подружками сбежали с занятий и тайком от классной дамы решили покататься на лодке на Фонтане. А Эдик... Он был с родителями среди контрабандистов. Он нас покатал. И вот так мы познакомились.
— И вы сразу полюбили друг друга? — Володя расплылся в улыбке, он был в восторге, ведь перед ним разворачивался живой, настоящий роман, и, как любой писатель, он очень любил, когда судьбы людей раскрывались перед ним, как интересная книга.
— Да, — просто сказала дама, — полюбили, но он был контрабандист. Почти вор. Мои родители не могли допустить такого мезальянса. И после окончания гимназии меня выдали замуж за офицера. Мы уехали в Петербург. Я была при дворе. А потом... — она вдруг замолчала.
— Потом? — Володе казалось, что он читает роман.
— Потом... потом мой муж умер от болезни. Детей Бог нам не дал. И я вернулась в Одессу. Эдик к тому времени был женат, у него был сын. Но очень скоро жена Эдика сбежала от него с заезжим актером, бросив ребенка. Мы встретились совершенно случайно. И мы скрывали наши отношения от всех. Сын Эдика вырос, женился. У него родился Додик. А потом сына Эдика вместе с женой застрелили во время налета. И Додик остался с дедушкой. Мы всегда встречались тайком...
— Не понимаю... Столько лет... Почему вы должны были скрывать ваши отношения от всех?
Дама печально улыбнулась:
— Мезальянс, дурной тон. Еще живы были мои родители. Они бы не перенесли такого позора! Никто не должен был знать. Мы только в последние годы жили вместе. Уже можно было... — она опустила глаза.
Володя был потрясен этой трагедией. Вся жизнь прошла таким образом, чтобы прятать ее от всех! Тайком, урывками любить, из последних сил скрывать свое счастье и ждать, когда жизнь со всеми ее проблемами и радостями проскользнет, как мимолетная тень. Володе стало грустно. Сколько таких изломанных жизненных историй было погребено под такими чугунными плитами, как происхождение, положение в обществе, обязанности, общественное мнение! Зачем? В первую очередь — зачем?
— Я помогу вам, — Сосновский никак не мог отойти от грустной истории этой жизни. К тому же ему действительно было интересно: что может быть лучше, чем найти пропавшего человека?
— Я помогу вам, — твердо повторил Володя, — расскажите мне все. Итак, по порядку. Где вы живете?
— Мы жили в самом низу Греческой улицы, там, где она пересекается Итальянской, — сказала дама, — я и сейчас живу там. Ближе к Польской и Канатной, вниз. Доходный дом.
— Вы жили вдвоем?
— Да. Когда-то это была квартира родителей Эдика, ну, одна из его квартир, — пояснила дама, — я переехала к нему. Сама я жила на Ришельевской. Это было недалеко оттуда.
— Итак, вы жили вдвоем. Чем занимался Эдик?
— Он служил сторожем при гостинице, дежурил сутки через двое, но все знали, что он один из лучших проводников в городе по катакомбам. Он водил туда разных людей.
— Бандитов? — уточнил Володя.
— Да, — кивнула дама, — к его услугам обращались многие короли. Если спрятать было что нужно, или пересидеть время, или тайный ход к морю... Додик был марвихером при Японце, его уважали. И Эдика уважали тоже.
— Значит, бандиты не могли его убить? — уточнил Володя.
— Нет, конечно! — воскликнула дама. — А зачем? Эдик был нужен воровскому миру. Кто, как не он, знал катакомбы? Уличные короли ценили таких людей. Нет Эдика — нет проводника. Путь в катакомбы закрыт.
— Он водил туристов?
— Приезжие мало интересуются катакомбами, — дама покачала головой, — Эдик водил в катакомбы тех, у кого был там свой интерес.
— А как узнавали о нем?
— А как узнают в Одессе? Все друг о друге всё знают. Когда надо найти человека, сразу молва. Так со всем. Одесса такой город. Этого совершенно нет в Киеве, к примеру. Там по-другому. Но Одесса такой город, где все знают о всех.
— Это так, — кивнул Володя, который уже стал понимать эту особенность одесского сарафанного радио, абсолютно необъяснимую для всех других городов.
— В тот день они пришли в три часа ночи. Постучали в окно — мы ведь живем на первом этаже. Позвали Эдика. Он вышел. А потом вернулся и сказал, что есть клиенты. Им срочно нужно в катакомбы на Канатной, в районе Карантинной гавани.
— Вы их видели? Сколько их было?
— Двое. Одного я запомнила очень хорошо. Подглядела в окно. Красивый мужчина. Высокий, статный. И говорил вежливо, в отличие от второго. Но я боюсь из-за того, что Эдик мне сказал, кто они... — дама понизила голос. — Это были представители большевистского подполья. Они были... красные...
Глава 19
Певица Кирста и сексуальные странности лже-Японца. «Слезы Боженьки». Взрыв в «Белой акации». Чудесное спасение ТаниТусклые лучи холодного зимнего солнца упали на разобранную постель. Несвежие простыни свешивались к полу. Но для Кирсты даже это тусклое подобие одесского солнца было слишком жарким. На ее бледном лице появилась болезненная гримаса. С трудом встав с мягкой постели, Кирста тщательно задвинула штору. Тело ее было болезненно худым. Тощие ребра, впалые бока просвечивали сквозь грязную комбинацию. Острые колени были настолько худы, что моментально вызывали ассоциацию с какой-то неизлечимой болезнью.
Таня подумала, что Кирста уже очень давно сидит на кокаине. Этим объяснялась и ее болезненная худоба, и нервное подергивание ноздрей, от которого по ее некогда красивому лицу пробегали быстрые и мучительные судороги.
Кирста была латышкой. По-русски она говорила плохо, с акцентом. Непонятно, как она попала в Одессу, объяснить этого она так и не смогла, многие судьбы перемешала, выбросила из жизни, как лишние тузы из карточной колоды, беспощадная,
