До отлёта оставалось пять часов, ложиться уже не имело смысла. Включив «Мак», поглядел цену нефти: «Брент – $114, WTI – $103». Электронная почта содержала обычный «корпоративный шум». Про госуправление – ни слова. Сусанин хорошо знает правило: «Слово к делу не пришьёшь», и реально важные дела обсуждает только устно. Заявление на отпуск от Сандры Клейн. Зачем ей понадобилось врать Сусанину про Москву и Комиссию по запасам? Хотя, эти двое никогда не питали друг к другу особой нежности. Возможно, Сандра просто хотела показать самоуверенному юристу, компания и без его советов проживёт? Выкинув дурацкие волнения из головы, я ответил на два десятка сообщений, привычно рассортировав остальной «шум» по папкам.
Наконец, пришло время ехать. Приняв душ и побрившись, сложил чемодан. До того как сунуть «Мак» в сумку, ещё раз проверил нефть. «Брент – $118, WTI – $104».
Когда представительский «Линкольн» вёз меня в аэропорт, на ценнике «Шелл» промелькнуло: «$6-10».
Глава 13. Э. Смайлс, больше не вице-президент.
4.3. Временная эвакуация членов семей иностранных специалистов НХЭЛ объявляется:
(a) в случае неоднозначной политической ситуации в России с вероятностью эскалации,
(b) при масштабных стихийных бедствиях, не угрожающих непосредственно жизни и здоровью сотрудников НХЭЛ,
(c) при катастрофических авариях и других происшествиях, если таковые могут вызвать или уже вызвали недовольство местного населения деятельностью НХЭЛ.
Первичная эвакуация осуществляется коммерческими авиарейсами из аэропорта Ново-Холмск. При необходимости ускоренной эвакуации, задействуется чартерный рейс компании «JAL». Эвакуированным оплачивается гостиница в Токио и суточные, по установленным тарифам НХЭЛ для деловых поездок, не более 2 (двух) недель. По истечении 5 (пяти) дней с момента эвакуации, отдел Безопасности рассматривает возможность возвращения эвакуированных в Россию. При эскалации ситуации, эвакуированным оплачивается перелёт в их страну постоянного проживания.
С целью предотвращения негативных публикаций в российской прессе и Интернет, сотрудники отдела Безопасности принимают меры для обеспечения скрытности эвакуации. Информацию членам семей доводить только устно, избегая слов: «эвакуация», «политическая ситуация», «катастрофа», «недовольство» и т.п. С момента принятия решения об эвакуации, отдел Безопасности проводит мониторинг:
(a) местных и общероссийских печатных изданий – ежедневно,
(b) Интернет – каждые 2 (два) часа.
При необходимости, отдел PR публикует опровержения в прессе и/или дискредитирует публикации в блогах и новостных лентах Интернет.
Иностранные сотрудники, непосредственно занятые в добыче сырья, работают в обычном режиме. Для сотрудников тарифной сетки G4 и выше предусматривается одноразовая компенсация за неудобства и отрыв от семьи в размере 2 (двух) месячных окладов.
Из Инструкции НХЭЛ по Чрезвычайным Ситуациям.
Четверг, 24 марта 2016 г.
«Боинг-747» коснулся бетонной полосы аэропорта Нарита строго по расписанию. Иммиграционный контроль занял какие-то минуты. Вежливый офицер, в белых перчатках и уже ставшей традиционной в межсезонье противогриппозной маске – откровенно скучал. Ещё в аэропорту Джорджа Буша в Хьюстоне я заметил, эконом-класс нашего рейса заполнен от силы на пять процентов. Кризис крепко ударил по туризму.
Я взглянул на часы. До Ново-Холмского чартера ещё море времени: полтора часа на скоростном поезде «Кейсей» до Ханеды, дальше придётся часа три просидеть в бизнес-зале «JAL». На чартере НХЭЛ нет бизнес-класса. Зачем роскошь, если весь полёт занимает чуть больше двух часов? К тому же, на нашем чартере – сухой закон. Иностранные специалисты должны прибывать в Россию трезвенькие. Однако, для топ-менеджеров Директорат перевозок НХЭЛ выторговал у «Японских Авиалиний» платиновые карточки VIP-пассажиров.
Через двадцать минут я сидел в мягком кресле, а Синкансэн, слегка покачиваясь на редких стыках, летел по эстакаде над знаменитыми рисовыми чеками префектуры Чиба. В полях кое-где виднелись соломенные шляпы работниц, втыкавших в жидкую грязь рассаду.
Сельская местность резко кончилась, и за окном замелькали бесконечные пригороды Большого Токио. Поезд загрохотал по мосту Аракава и вдруг… засвистели, потом дико завыли тормозные колодки. У пассажирки через два кресла от меня грохнулся в проход планшетник. Не повезло девушке, подумал я отстранённо, заметив погасший экран и белую трещину из угла в угол.
Поезд встал.
— Сейчас тряхнёт! — ободряюще подмигнул японец-очкарик в деловом костюме, сидевший в соседнем кресле у окна. От самой Нариты, он всё порывался затеять со мной беседу, а я уклонялся, читая почту в «айфоне».
— Вы имеете в виду – землетрясение? — спросил я, — Разве это не опасно?
— Аварийное оповещение остановило поезд, – значит, далеко!
Но толчка всё не было.
— Либо вообще слабое землетрясение, либо кто-то прыгнул, — констатировал японец.
— Как: прыгнул?
— С платформы – бах! И под поезд. Почему-то самоубийцы любят Синкансэн. Наверное, под обычной электричкой помирать неинтересно.
Я поджал губы и слегка покрутил головой, показывая соседу, что не одобряю ни самоубийств, ни разговоров об оных.
— Простите, — сказал японец и отвернулся к окну.
Я тоже посмотрел. Чуть ниже железнодорожной эстакады проходила улица, а на ней – невероятное столпотворение автомобилей. Шустрые мотоциклисты лавировали между машин. На сленге токийских фанатов двухколёсного транспорта – «просачивались». Глазницы светофоров на ближайшем перекрёстке – слепо чернели. На следующем – то же самое. Там проезжую часть не поделили две легковушки. Для американца – ничего серьёзного, краска на бампере. Бампер – от слова «бам!» Но для среднего японца, царапина на сияющей машине – трагедия. Никакой косметический ремонт не вернёт счастья.
— Светофоры не работают. От землетрясения? — указал я.
— Светофоры? Вряд ли, — ответил японец, — Чтобы выключились светофоры – землетрясение должно порвать проводa! Мы бы толчок почувствовали.
— В вагоне становится душно, не находите?
Очкарик запустил палец за воротничок белой рубашки, поправил галстук, поглядел на вентиляционные решётки в потолке вагона, — По-моему, кондиционер выключился.
Цифровые табло на переборке – тоже мертвы, только над дверью светился зелёный индикатор «Выход». Я поглядел на экранчик «айфона». Иконка показывала отсутствие сигнала, правда, «AT&T» по дороге из Нариты в Ханеду ловит не везде.
— У вас японская СИМ-карта? — спросил я попутчика.
Японец полез во внутренний карман пиджака. Его телефон был размером с лопату, специально приспособленная для Интернета модель, — Смотрите-ка, обе карточки без сигнала! Что это? В Токио кончилось электричество? — вернул телефон в карман, достал платочек и принялся протирать очки.
Динамики в вагоне зашипели по-японски. Я разобрал «гомэн насай» – «покорнейше просим простить» и «денки» – электричество.
— Так и есть: электричество! Машинист говорит, вся линия отключилась, — перевёл сосед.
— Он не сказал, когда поедем?
— Нет, но над проблемой уже работают.
«Над проблемой работали» около трёх часов. Мой случайный попутчик сначала ударился в панику, что безнадёжно опаздывает
