Когда стало очевидно, что новые, возникшие после Переворота транснациональные государства намерены захватить контроль над выработками и закрыть все остальные предприятия на Луне, отряды строителей и команды ученых, их семьи, а также частные лица со своими родными и наемными рабочими бежали на Марс, спутники Юпитера и Сатурна. Великая Бразилия заявила о своих правах на покинутые земли, и вскоре там разместились новые колонисты из семьи Пейшоту — самые ярые агитаторы за развертывание космической программы. Построив небольшую флотилию кораблей дальнего следования, они установили связи и торговые маршруты с городами и поселениями в системах Юпитера и Сатурна, а их опытные разработчики создали самые разнообразные технологические новинки, включая прототип боевого орбитального самолета.
Сразу после высадки с шаттла Кэша в компании остальных волонтеров программы испытаний отвели в комнату для брифинга, где генерал Арвам Пейшоту рассказал им о характеристиках новой машины — однопилотника J-2. Это была та еще штучка. Управляемая ракета, оборудованная новейшим термоядерным двигателем, в котором для катализа цепной реакции синтеза в микрокаплях дейтерия и трития использовались антипротоны и который являлся самым мощным из существующих на тот момент. На носу J-2 располагалась кабина с системой жизнеобеспечения, размером со скафандр. Специально для полетов в атмосфере крылья J-2 укоротили. Самолет был оснащен рентгеновским лазером с импульсной накачкой, барабаном с однозарядными лазерами, рельсовой мини–пушкой, стреляющей стреловидными снарядами с обедненным ураном, несколькими неядерными боеголовками и маневренными ракетами — выпущенные из массивной пушки, они наносили любой возможный ущерб после столкновения с целью. Система управления полетом J-2, используя радиолокаторы дальнего действия и бокового обзора, GPS и топографические карты с точностью изображения до десяти сантиметров, могла облететь Луну на средней высоте в сто метров, а затем повторить полет по точно такой же траектории. Самолет движется настолько быстро, пояснял генерал Пейшоту, что в боевой обстановке от пилота требуется нечеловеческая реакция.
Командующий был мощного телосложения, с грубыми чертами лица. Седые волосы, доходившие ему до плеч, он всегда зачесывал назад, чтобы они не падали на его рябоватое лицо. Говорил он без всякого официоза, как с членами семьи, и при этом устанавливал зрительный контакт со всеми в помещении. Когда взгляд его остановился на Кэше, молодого пилота охватили гордость и энтузиазм.
— Вы уже самые способные пилоты в войсках ПВО, — продолжал генерал Пейшоту. — Ни на Земле, ни на Луне нет никого лучше вас. Однако есть способ еще больше усовершенствовать ваши навыки. Я не слишком разбираюсь в технических деталях, но считаю, вы должны понимать: то, что от вас требуют — абсолютно справедливо. Поэтому на несколько минут передаю вас в руки доктора Шри Хон–Оуэн, которая расскажет вам о предстоящей процедуре.
Позже один из пилотов, Луис Шуарес, семья которого была связана с медициной, назвал Шри Хон–Оуэн бездушным гением, чья карьера взмыла до высот под покровительством экопроповедника семьи Пейшоту. Шуарес рассказывал, что Шри Хон–Оуэн изобрела совершенно новую систему фотосинтеза, создала множество видов вакуумных организмов, разработала различные способы продления жизни, которыми Пейшоту с радостью пользовались, и много чего еще. Однако на брифинге она не произвела на Кэша особого впечатления. Строгая, неделикатная, одетая, как и все на базе, в синий комбинезон, Шри Хон–Оуэн выглядела вполне прозаично: ее возраст невозможно было определить, бритый череп блестел на свету, а такой бледной кожи Кэшу еще не доводилось видеть. Она говорила очень быстро, обращаясь больше к контрольным перечням, диаграммам и видео, которые создавала в пространстве, чем к сидящим в зале. На вопросы женщина отвечала резко и агрессивно, как будто пилоты поголовно были идиотами, неспособными понять даже самые простые вещи.
Процедура (если выкинуть весь жаргон и демагогию) оказалась чем–то вроде перемонтажа и наращивания нервной системы, что позволило бы им напрямую подключаться к системе управления самолетом, а также повышать скорость обработки данных в нейронных сетях на короткий промежуток времени. Когда Шри Хон–Оуэн закончила, к пилотам снова обратился генерал Пейшоту — он отметил, что процедура крайне радикальна и нет никаких гарантий, что она сработает во всех случаях и пилоты останутся живы. «Если кто–то захочет отказаться от участия и вернуться к обычной службе, их никто не заклеймит позором и на послужном списке это тоже не отразится», — сказал он, а затем попросил волонтеров поднять руки.
Кэш вытянул руку. Как и все остальные. В первом ряду кто–то махал обеими руками над головой. Потому что, черт возьми, кто не желает стать лучшим пилотом?
Первую операцию проводили под общим наркозом: вдоль позвоночника Кэшу вживили искусственную нейронную сеть. Процесс сопряжения, в ходе которого новые нейроны состыковывались с периферийной нервной системой, был утомительным, а временами чертовски болезненным. Затем последовала бесконечная череда тестов — Кэшу становилось не по себе, когда его правая или левая рука вдруг начинала двигаться, а пальцы со скоростью и точностью робота порхали по голограмме, решая задачи на ориентацию и движение без какого–либо сознательного вмешательства с его стороны.
Дальше — больше. Во время второй операции, когда искусственную систему подсоединяли к проекционной и сенсорной зонам коры головного мозга, Кэш должен был оставаться в сознании: команда хирургов проверяла не только то, как прижились и функционируют его новые способности, но и то, что все остальное — от спинномозговых рефлексов до памяти — не пострадало в ходе процедуры внедрения. Кэшу сделали местную анестезию, так что боли он не испытывал, зато ощущал вибрацию, запах свернувшейся крови и распиливаемых костей, когда врачи вскрывали его череп, чувствовал, как с хлюпающим звуком отошла крышка черепной коробки, слышал комариный писк, издаваемый роботом–кустом, чьи манипуляторы, делящиеся, подобно фракталам, на тысячи режущих и записывающих отростков длиной несколько нанометров, оперировали его мозг. Размером они были не больше самих нейронов, с которыми работали. В мозгу отсутствуют болевые рецепторы, и все же Кэш ощущал, как по телу прокатывались волны фантомной боли, когда робот–куст проверял одну за другой все нейронные связи. Нестройная симфония эмоций, звуков, вкусов, разноцветных галлюцинаций накрыла его. Два последующих дня, пока проводились последние тесты, он пролежал без сознания. И только после этого для Кэша и остальных пилотов в проекте начался долгий период восстановления.
Приходилось заново учиться пользоваться собственным телом. Но они были молоды, в хорошей физической форме и полны решимости, так что прогресс шел быстрыми темпами. Пилоты всё превращали в состязание: они делали ставки на то, кто первым самостоятельно доковыляет от кровати до нужника,
