– А вы что, верующий?
– В общем-то да, вот и крестик при мне, подаренный ещё в лагере батюшкой, которого блатные свели в могилу и за смерть которого были наказаны. Понятно, я не думаю, что где-то в облаках на троне сидит седобородый старец и посылает в грешников молнии, отправляет их в ад, а святых забирает к себе в райские кущи. Но, с другой стороны, человек должен во что-то верить, потому что жить без веры, значит, уподобляться животному. Да и умирать легче с молитвой на устах в надежде, что тебе все грехи отпущены и впереди ждёт вечная жизнь.
– Этак мы с вами завязнем в теологических спорах, – мягко остановил развитие темы Павел Михайлович. – У советских людей свой взгляд на такие вещи… Вы вот лучше расскажите, как там, в будущем? А то мне, к сожалению, не довелось познакомиться с протоколами ваших допросов, но как только вас увидел, начало разбирать любопытство.
– Если рассказывать в подробностях, займёт много времени. Да и ни к чему вам забивать ими голову. А если вкратце, то вот основные вехи ближайшего развития истории в моей реальности.
В течение следующих пятнадцати минут я знакомил собеседника с событиями будущего, начав с нападения на СССР фашистской Германии 22 июня 1941 года. Сказал о 20 миллионах погибших советских гражданах, и эта цифра вызвала у собеседника ожидаемые эмоции – шок и гнев. Дальше рассказал о Параде Победы на Красной площади 24 июня 1945 года, о создании Варшавского блока, о венгерских событиях 1956 года и чехословацком мятеже в 1968-м. Когда дошёл до развала Советского Союза и запрещении компартии Ельциным, Павел Михайлович всё же потерял самообладание.
– Да как же это может быть?! – воскликнул он и, заметив, что пара посетителей оглянулась в нашу сторону, продолжил уже тише: – Как такое могли допустить?! За что проливали кровь наши отцы, да и нам, судя по всему, придётся несладко в горниле войны с фашистами… И всё это разом взять и выбросить на свалку истории?!
– Ну, с меня-то взятки гладки, я тогда ещё пацаном был. И, между прочим, мне тоже довелось лиха отведать, когда в горах воевал с чеченскими бандитами. Но, как я понимаю, после Сталина СССР был обречён. Партия прогнила насквозь, места в президиумах заняли те, кто в войну отсиживался в тылу, коррупция и взяточничество цвели буйным цветом, особенно в южных республиках, где местные князьки совсем берега потеряли. А дети и внуки этих, с позволения сказать, коммунистов, в открытую превозносили западный образ жизни, стремясь как можно чаще бывать в капстранах и как можно реже – на родине. Окружили себя благами цивилизации за казённый счёт, а уж после 1991 года все эти комсомольские и партийные активисты и вовсе быстро перекрасились, став банкирами и олигархами, прибрав к рукам природные богатства. Повылезал криминал, перестрелки на улицах уже никого не удивляли. Все большие стройки завершились ещё при Брежневе, дальше страна тихо тонула, что закончилось её логичным развалом. Знаете, меня и сейчас не покидает мысль, что социализм – мертворождённая система, а революция – всего лишь обычный государственный переворот, закончившийся большой кровью.
– Вы не можете так говорить, Ефим Николаевич, – набычился разведчик, сжав в побелевших пальцах вилку. – Сама история требовала перемен. Революция породила новую формацию человека, свободного от религиозных и прочих предрассудков…
– Павел Михайлович, да бросьте вы эти штампы! – вздохнул я. – И предлагаю больше не углубляться в дебри политеса, всё равно мы с вами не можем повлиять на развитие событий. Хотя, если к моим предсказаниям прислушаются на самом верху… Но что-то у меня нет особого доверия к вышестоящим органам после знакомства с Ежовым и его подручными. Я предпочитаю дружить на расстоянии. Надеюсь, вас прислали сюда не с заданием выкрасть меня и переправить в СССР?
– Нет, такого задания я не получал, – совершенно серьёзно произнёс взявший себя в руки собеседник. – Впрочем, если бы получил, пришлось бы что-нибудь придумывать. Например, опоить вас или ещё что-нибудь в этом роде, а затем законопатить в вентилируемый ящик с соломой и надписью «Не кантовать». Очнулись бы уже в нейтральных водах, и никуда не делись бы с корабля вплоть до прибытия в советский порт.
– Может, и так, – не стал возражать я, – только геморрой со мной вам в любом случае был бы обеспечен. Не люблю, знаете ли, когда ограничивают мою свободу. Так что правильный вариант – дружить со мной здесь. А я, со своей стороны, планировал помогать Советскому Союзу, и у меня имеются далекоидущие планы. Но для их реализации сначала нужно было встать на ноги самому. Мне это, как вы понимаете, удалось, дальше – дело техники. Видите, вам и вербовать меня не нужно, я сам вам себя преподнёс на блюдечке с золотой каёмочкой.
– Хм, и верно, преподнесли… Что ж, спасибо, вы облегчили нам задачу. А как, если не секрет, вы собрались помогать родине отсюда?
– Прежде всего – построить свой главный источник дохода – отель и казино в Лас-Вегасе…
– Там же пустыня!
– Уже не совсем, после строительства плотины и гидроэлектростанции в нижнем течении реки Колорадо город имеет нормальное водо– и электроснабжение. И теперь появилась возможность превратить Лас-Вегас в оазис. И он им станет, это я вам гарантирую, как человек из будущего. И, как говорится в одной поговорке, кто первый встал – того и тапки. Уверен, следом в Лас-Вегас потянутся мафиозные структуры, им явно не понравится, что какой-то русский их опередил, возможно, рука сама собой у этих ребят нашарит кольт. Но я и не в таких передрягах бывал.
– Мы со своей стороны могли бы оказать…
– Нет уж, Павел Михайлович, чем меньше вы и ваши люди станете светиться рядом со мной, тем мне будет спокойнее.
– Может, нужна материальная помощь?
– Ну, не знаю… По идее, мы с компаньонами можем справиться и собственными силами. А у них на Советы, вы уж извините, давний зуб – угораздило их в своё время повоевать на стороне белых. Вы, главное, не вставляйте палки в колёса, а там уже кривая куда-нибудь да вывезет. Тем более экономика Советского Союза только встаёт на ноги, вам и самим валюта нужна. А вы её ещё и на нужды Коминтерна тратите, насколько я помню из истории…
Кстати, если нужны будут ещё какие-то воспоминания по двадцатому и началу двадцать первого века, я могу постараться вспомнить и изложить в письменном виде.
– Конечно, подробности точно лишними не будут.
В течение следующих десяти минут я в более-менее сжатой форме изложил свои задумки относительно того, как собираюсь строить свою жизнь в
