– Ты… это… – и Рим, что случалось редко, стала вдруг честной, серьезной. – Ты ведь знаешь, что я твой друг?
Белинде хотелось закрыть глаза и зачем-то растянуть этот миг, где она сидит на теплой крыше, привалившись спиной к колонне, на очень-очень долго.
– Знаю. Я тоже твой друг.
– И судьба, она, если будет нужно, сведет нас снова.
Да, сведет. А у них ничего, чтобы обменяться – ни адресов, ни телефонов.
– Я знаю, Рим, все знаю.
Голова с ирокезом качнулась; расстроено поджались тонкие губы. Именно сейчас им страшно не хотелось расставаться друг с другом – не вот так скоро, без предупреждения, без моральной подготовки. Но обе вроде бы сильные, мудрые – справятся.
И нечего добавить.
– Но ты ведь еще побудешь здесь пару дней? Пока собираешься?
– Да, пару дней побуду.
– Здорово. Я успею плюнуть тебе в тарелку с лапшой.
– Угу. И пернуть через матрас.
И они рассмеялись. А после, оставив ласковый ветер гладить колонны в одиночестве, зашагали к полуразвалившейся винтовой лестнице.
Сейчас.
(Ashley Wallbridge feat. Elleah – These Walls (Album Mix))
На старенькой оцарапанной сковороде разогревалось масло.
Белинда достала из холодильника охлажденное куриное филе, которое прикупила утром. После выставила на стол сметану, кусочек сыра, хлеб. Помыла помидоры.
Замороженные продукты, полуфабрикаты? Раньше – может быть. Теперь – никогда. Пища являлась слишком важным атрибутом поддержания здоровья и сил, чтобы можно было, как раньше, пихать в себя мертвые, заполненные красителями и консервантами калории. В прошлом, пожалуйста: чипсы, котлеты из коробки, заказ пиццы на дом – все, приготовленное или автоматами, или чужими руками и чаще всего без души. Более она так не рисковала – научилась относиться к своему телу бережно.
Плита – почти что единственный предмет интерьера ее просторной кухни, помимо мойки и холодильника, – работала отлично; минуту спустя масло уже пахло и пузырилось. Лин покидала в него кусочки филе. Принялась чистить одну из трех картофелин, найденную в пакете на нижней полке холодильника. После поставила на дальнюю конфорку алюминиевую кастрюлю с водой.
Посуда досталась ей вместе с домом. Надолго ли?
Джон не сказал.
Тогда – будто в прошлой жизни, – когда она приняла решение уходить из Тин-До, ее волновало лишь одно: смогут ли они продолжить тренировки? Она научилась существовать без всего: комфорта, друзей, общения, ненужных потребностей, научилась довольствоваться малым. Но взвыла бы волком, узнай, что на этом ее общение с Мастером Мастеров прекратиться навсегда.
Собственно, она и взвыла, потому что решила, что именно так и будет. Помнится, в последние дни ходила серая лицом и молчаливая, как тень. Не могла понять, как ей жить без того, что сделалось смыслом ее жизни.
А после в хитросплетении коридоров – вечером накануне ухода – ее отыскал Бахрай. Сказал: «Девка, тебя в комната ждать. С печка». Она поняла бы его на манольском, но плосколицый мужик с косичками и в халате предпочитал изъясняться коряво, но на ее родном языке.
– Кто?
И на нее загадочно зыркнули, приподняв лохматую бровь.
В комнату с печкой она неслась, скользя по плитам и не вписываясь в повороты.
Именно там, в душной и натопленной каморке, Джон впервые предстал перед ней в серебристой одежде с белой полосой на рукаве, и Лин, помнится, поначалу обессилела от ужаса и накатившей вдруг дурноты. За ней все это время следила Комиссия? Она в чем-то провинилась? Что… вообще… происходит?
А ее собеседник не стал ничего пояснять. Лишь поинтересовался:
– Все поняла?
А она почему-то боялась смотреть ему в лицо. Сидела на краю койки, сжавшись в комок, и отводила глаза. Затем кое-как взяла себя в руки, чуть осмелела, спросила нервно:
– Вы ведь не пришли… за мной?
– Нет.
– А теперь уйдете? Насовсем?
В ответ пренебрежительно фыркнули:
– Все, тренироваться больше не хочешь?
– Не хочу?! – и она забыла про всякий страх. – Хочу! Больше всего на свете хочу.
– Тогда – вот, – и в ее сторону полетел серебристый ключ. – Нордейл, улица Вананда, дом восемьдесят семь. Пустует. Можешь пока занять.
Ключ она поймала жадно, как выплюнутую золотой рыбкой волшебную монету.
Дом оказался деревянным, простым, одноэтажным. Почти без мебели, зато с ровной площадкой на заднем дворе, подошедшей для ее занятий, и высокими от пола до потолка окнами. От окон, хотя вид из них открывался так себе – забор из сайдинга, а дальше поле и овраг, – Лин балдела особенно.
Здесь было пусто, тихо и… замечательно.
До той поры она не подозревала, что однажды окажется так далеко от расположившегося на краю Четырнадцатого Пембертона. За тысячи километров, аж в северной Столице.
Но Джон сказал, что здесь ему удобно. И этого хватило бы для того, чтобы она переехала куда угодно.
Курица шкворчала, пузырилась в масле и собственном соку; Белинда снова и снова думала о том, чьи руки сегодня снова касались ее тела.
«Надо сказать ему…»
Да, надо признаться во всем – что дура, что чувствует слишком много, что… Черт, давным-давно нужно было набраться храбрости и расставить все точки над «i». Услышать, что идиотка, что ничего не получится, увидеть равнодушие в серо-зеленых глазах или же сочувствие. В общем, увидеть что-то, что раз и навсегда обрубит в ней росток пробивающейся надежды. Эта самая надежда чрезмерно долго скребла душу и порождала в голове фантазии о том, чего не может быть никогда. Выпивала все душевные соки желанием обнять того, кто, наверное, и не помышлял о таком. Так больше нельзя – больно. Сегодня она ляжет в постель и перед тем, как провалится в привычную пустоту, вновь позволит себе несколько минут представлять запретное. Терзать собственное сознание, как мазохист.
Представив, насколько густой ушат говна, будь она прежней, вылил бы на нее «подселенец» за подобные мысли, Белинда усмехнулась.
А после прозвенел звонок.
Прежде чем двинуться в сторону двери, она вытерла руки полотенцем и выключила плиту.
(Blue Btahli – I Am the Beast)
Раньше.
Сколько всего изменилась с этого пресловутого «раньше».
Раньше бы она вообще не двинулась в сторону двери, находясь дома в одиночестве, – перепугалась бы, что за ней окажется незнакомец/насильник/маньяк, – теперь же распахнула ее, не спросив «кто там?»
А «там» стоял Кей Рамчини – ее коллега по работе. Невысокий, жилистый, в пропитанной дождем синей куртке и влажными волосами. Вьющиеся черные локоны не добавляли очарования владельцу желтоватой кожи и слишком узкого лица. Лин он не нравился.
– Здорова.
С улицы дохнуло стылой моросью.
Одетая в домашние трико и майку, под которой отсутствовал не нужный ей вечером бюстгальтер, Лин не шелохнулась.
– Цель визита?
Спросила ровно, как робот. Не улыбнулась, не попыталась повилять хвостом, лишь потому что коллега, – давно отлепилась от желания производить на кого-то ненужное впечатление.
– Поговорить – такая цель пойдет?
Кей ухмыльнулся криво, почти гнусно, и его передние зубы, наползающие друг на друга вдруг напомнили ей о Рим.
– Я
