Никитин до невозможности официально представил меня как человека, прибывшего с важным и секретным заданием, полушутливо попросив командира самоходчиков «любить и жаловать» меня. Командир самоходчиков пообещал соответствовать. Уладив все формальности, наш товарищ майор собрался уезжать. Но я успел кинуть ему напоследок такую идею:
– Товарищ майор! Есть вот какая мысль. Раз в атаку пойдут немецкие тяжелые танки, может, есть смысл раздать пехоте в окопах трофейные «фаусты»? Ведь должен же у них быть хоть какой-то их запас!
– Толковая мысль, старшина, – сказал майор и добавил: – Обмозгуем.
Последующие события не дали основания считать, что он пытался выполнить или хотя бы «обмозговать» это мое предложение. Хотя, может, у пехоты и не было никаких трофейных фаустпатронов или их сразу же сдавали по акту трофейщикам – все могло быть…
Пообещав это, Никитин похлопал меня по плечу (практически «обнял и прослезился»), приказал в случае обнаружения хоть чего-нибудь достойного внимания тут же выйти с ним на связь по рации, простился с командиром самоходчиков, сел в верный «Виллис» и был таков – импортный вездеход резво почесал по лесу, вздымая из колдобин снежную пыль.
Самоходный подпол Хрипунов и его начальственная братва в кожаных ребристых шлемах смотрела на меня и уезжающий джип с некоторым недоумением. Понимаю, что в тот момент я в своем ватнике и стеганых ватных штанах, да еще с двумя болтающимися на плече на самодельных веревочных петлях фаустпатронами и кирасой под мышкой, впечатления облеченного доверием секретного человека ну никак не производил.
А я, приехав на это место, вдруг понял, что, похоже, действительно начинаю ощущать свою главную цель. Теперь я почему-то точно знал, где находится объект моего внимания. В том смысле, что у меня в голове немедленно, как только я начинал думать об этом потенциальном «языке», возникал довольно подробный план местности. Этакий вид сверху, нечто вроде снимка со спутника из наших времен, сделанного в ясную погоду и с хорошим разрешением. Как это, с позволения сказать, «видео» оказалось в моей черепушке – не знаю. Но это явно было еще одним последствием ночного разговора со «знакомой незнакомкой». Прямо-таки «Матрица» какая-то, сплошной мир высоких технологий. Хотя если они такие крутые, то с чего посылают на подобное задание меня, очень мало знающего и как попало вооруженного? Выходит, эти неизвестные «заказчики» все-таки невсесильны?
Так или иначе, но нужный мне неприятный хмырь действительно был здесь, совсем рядом, на немецкой стороне фронта, там, где на этом самом «плане местности» четко фиксировались маленькие темные коробочки стоящих на исходных позициях немецких танков – похоже, картинка показывала обстановку в реальном времени. И объект моего внимания на этой картинке то двигался, то нет в виде маленькой бледно-голубой отметки.
Разобрать что-либо более точно было сложно – он был на максимуме дальности, до него в тот момент было явно больше пяти километров.
Теоретически, конечно, можно было сличить вид из моей головы с картой местности, а потом указать тяжелой артиллерии точный квадрат для работы, но где я потом буду искать этого хмыря, если я это сделаю и немецкая атака сорвется? Ведь мне его конкретную тушку надо будет предъявлять заказчице, причем без разницы, в живом или мертвом виде…
– Старшина, я не очень понял насчет сути вашего задания, – сказал подполковник Хрипунов несколько задумчиво, прерывая поток мои размышлений: – Может, все-таки проясните?
– Охотно, товарищ подполковник. Вечером, когда пойдем в атаку, мне предстоит всего лишь высматривать на поле боя новые образцы фашистской бронетанковой техники. Москву в первую очередь интересуют члены экипажей этой самой новой техники. Желательно в виде пленных, но если захватить живьем никого не удастся – хотя бы их документы.
– Хорошо, старшина, я вас понял. А от нас-то что требуется?
– Определите меня в какой-нибудь толковый экипаж. Лучше всего где-нибудь на правом фланге, ближе к дороге на Вурстдорф. И чтобы на их машине была исправная рация.
– И только-то?
– Да, и только-то.
После этого подполковник, который уж теперь-то понял про меня все или почти все (по крайней мере думать он должен был именно так), несколько потерял ко мне интерес. Он быстро накатал на раскрытом планшете короткую записку и отрядил со мной своего то ли адьютанта, то ли связного – парнишку по имени Саша, в ушанке и великоватом полушубке, с «ППШ» на груди, которому он эту записку и вручил.
Связной отвел меня на правый фланг боевых порядков самоходного полка. Там мы остановились у обвешанной брезентовыми скатками, бревнами и разнокалиберными ящиками «ИСУ-122» с номером «099», на правом рубочном люке которой торчала турель с солидным крупнокалиберным ДШК (как я уже успел заметить, такие турели в 1013-м САП были установлены далеко не на каждой машине). Как оказалось, самоходка принадлежала командиру 2-й батареи полка капитану Востропятову. Сам капитан, чем-то слегка похожий на молодого киноартиста Самойлова, молодой мужик с парой золотых коронок в верхней челюсти справа (эти фиксы придавали ему какой-то приблатненный вид), немедленно показался из заднего квадратного рубочного люка самоходки.
Судя по ордену Отечественной войны II степени на груди его гимнастерки, просматривавшейся под расстегнутым полушубком, капитан был человеком уже повоевавшим.
Юный адъютант Саша передал капитану записку от комполка и удалился еще до того, как капитан закончил знакомиться с образцом эпистолярного творчества начальства.
Востропятов прочитал записку, сдвинул на затылок ушанку и присвистнул, разглядывая меня словно некое заморское чудо.
Потом он спросил, что я от него лично, собственно, хочу. Я, не вдаваясь в излишние детали, ответил, что когда мы все вечером пойдем в атаку (а точнее – в контратаку), я буду двигаться вместе с их «ИСУ-122» или внутри машины, или на броне – по обстоятельствам. Как только я увижу что-нибудь, способное меня хоть немного заинтересовать, тут же спрыгну. От них потребуется только притормозить по моей команде.
По-моему, эти мои объяснения капитана вполне удовлетворили. Во
