Первым делом Никитин нашел занятие нашим сержантам Глухоманюку и Зырину. Он приказал им взять бинокль и, заняв позицию на западной окраине хутора, наблюдать за степью на предмет какого-либо движения от линии фронта в нашу сторону. При обнаружении чего-либо подозрительного они должны были немедленно докладывать. Похватав автоматы, сержантики рванули на мороз выполнять приказание. Все правильно – Зырин наблюдает, Глухоманюк слушает, практически каламбур получается. Конечно, вряд ли от их обычного бинокля в ночной темноте был бы хоть какой-то толк (увы, но времена инфракрасной оптики и тепловизоров еще не наступили), хотя засечь свет фар или выхлопы движущихся танков они вполне могли.
– Так, – сказал после того, как они ушли, Никитин с отчетливой интонацией влипшего в очередную альпийскую передрягу генералиссимуса Суворова. – Если наша карта не врет, пройти они смогут только прямо через нас. Дорога идет через хутор, километрах в двух слева от нас поворот русла речки, которая, я так понимаю, течет по дну довольно глубокого оврага, а справа, примерно на таком же расстоянии, начинается еще один овраг. То есть, если немцы не повернут, чтобы обойти нас стороной, где-нибудь далеко по степи, а пойдут прямо на нас, им остается только очень узкий участок, всего-то километров пять по фронту. В этом случае они попрут на нас просто тупо в лоб, поскольку овраги их танкам так просто не перемахнуть…
Тут он был прав на все сто. Танковых мостоукладчиков в те времена тоже почти не было. А если и были, то не такие, как надо, и не здесь. Но, если бы немцы все-таки решили нас обойти, это и вовсе стало бы не нашей проблемой. Но не следовало ожидать столь легкой жизни…
– Ну, так как будем оборонять вверенный нам боевой участок, товарищи бойцы и командиры? – задал нам риторический вопрос Никитин. К этому времени проснувшийся разномастный военный народ уже толокся в хате за нашими спинами. Все уже видели, что что-то происходит, и хотели быть хоть немного в курсе.
– Кислые наши дела, товарищ капитан, – сказал я, похоже выразив общее мнение. – Как будем оборонять и чем – неясно. Тем более, что мы даже не знаем, сколько там этих немецких танков прорвалось. Одно дело – если их пять и совсем другое – если, скажем, сто…
Насчет сотни танков я, конечно, явно хватил лишку. Но, услышав ключевые слова «обороняться» и «немецкие танки», большинство тех, кто дышал нам в затылок, резво рванули из избы на мороз. У них явно зачесались пятки…
– Товарищ старший лейтенант, – приказал Капканову Никитин. – Выйдите во двор и постройте весь наличный личный состав, который найдется в хуторе. Объясните, что пока без моего приказа никто и никуда не уходит. Да, и если там есть хоть какие-то командиры – пусть срочно топают сюда.
– Так точно, – сказал на это Капканов, поправил свои усишки (они у него были в стиле не то Макса Линдера, не то Кларка Гейбла), натянул ушанку чуть набекрень и вышел на двор, где ночная мгла начала медленно синеть и светлеть – приближался невнятный зимний рассвет.
Через минуту стало слышно, как бравый Капканов начал крыть по матери, с загибами и переборами, эту войну и немцев в общем и каких-то конкретных, подвернувшихся ему нижних чинов, в частности. Капканов довольно долго прослужил в РККА и хорошо знал, как и чем убедить и воодушевить личный состав…
– Это ты верно заметил, сержант, кисло все это, – сказал Никитин задумчиво. – Ты вот у нас вроде умный, так подскажи, что делать?
– Даже не знаю, товарищ командир. Тут же, блин, одни обозники тыловые да шофера. И, дай бог, если у них вообще личное оружие в виде винтовок или карабинов есть. С ними, пожалуй, навоюешь. Про противотанковые гранаты я не говорю. По-моему, нам надо кого возможно развернуть и сейчас же отправить обратно. Но вот что мы сможем против танков – это отдельный вопрос…
Тут я несколько сгустил краски – положим, десяток противотанковых гранат у нас был. Их на всякий случай возил с собой запасливый Сигизмундыч вместе с запасными, снаряженными дисками для «ППШ». Выработалась у него в последнее время такая полезная привычка. Однако для серьезного боя десять гранат – ничто.
– Ты, сержант, никакой артиллерии в нашем хуторе, часом, не видел? – спросил Никитин с надеждой.
– Никак нет, хотя…
И тут меня, что называется, тыркнуло, поскольку вчера вечером, уже в сумерках, я видел на окраине хутора несколько машин со специфическими, зачехленными массивными рамочными конструкциями вместо бортовых кузовов.
– Что «хотя», сержант?
– Вчера тут, товарищ капитан, вроде «катюши» были…
– Опа! – воодушевился Никитин. – Прямо здесь, в хуторе?
– Ага, – ответил я совершенно не по-уставному.
В этот момент заскрипела хлипкая дверь хаты, и из сеней показался вошедший в сопровождении Капканова незнакомый коренастый командир, в вырезе полушубка которого просматривались три кубаря и скрещенные севастопольские пушки на защитных петлицах.
– Старший лейтенант Бункевич, командир третьей батареи 18-го гвардейского минометного полка! – представился старлей, козырнув Никитину.
– Капитан Никитин, Главное автобронетанковое управление, – представился наш капитан. – Назначен командовать обороной данного хутора лично командующим 2-й гвардейской армии.
– А что случилось, товарищ капитан? – поинтересовался Бункевич.
– Полчаса назад мне сообщили о прорыве немецких танков в неизвестном количестве в нашу сторону. О прорыве я доложил. Штаб армии пообещал помочь, но пока приказал оборонять хутор с тем, что у нас здесь есть. Так что до отмены данного приказа поступаете в мое распоряжение. Установки и личный состав с вами?
– Так точно.
– Боеприпасы есть?
– Эрэсов с избытком, с нами следует транспорт с боеприпасами для всего дивизиона.
– Замечательно. Вы и ваши люди, товарищ старший лейтенант, уже были в реальном деле?
– Я и часть личного состава были летом на Харьковском направлении. Но большинство моих бойцов из пополнения, наш полк следует на фронт после переформирования…
– Представление о том, как можно стрелять из ваших реактивных установок прямой наводкой по движущимся целям, имеете?
– В общих чертах…
– Тогда вот что, – сказал
