– Пожалей меня, куколка-голубушка! Помоги мне.
Крикнула куколка звонким голосом:
– Прибегайте, мыши, – полевые, домовые, амбарные!
Набежало мышей видимо-невидимо. В час мыши всю работу сделали.
К вечеру собрала девка-чернавка на стол, стала бабу-ягу ждать.
Проскакал за воротами чёрный всадник. Ночь пала. У черепов глаза загорелись, затрещали деревья, зашумели листья, – едет баба-яга – костяная нога.
– Ну что, Василиса? Работа сделана?
– Всё готово, бабушка.
Рассердилась баба-яга, а сказать-то нечего.
– Ну, коли так, иди спать, и я сейчас лягу.
Пошла Василиса за печку и слышит – баба-яга говорит:
– Ты, девка-чернавка, печь разожги, огонь размечи, я проснусь – Василису зажарю.
Легла баба-яга на лавку, положила губы на полку, ступнёй закрылась, захрапела на весь лес. Заплакала Василиса, вынула куколку, положила перед ней хлебца корочку:
– Куколка-голубушка, хлеба покушай, моего горя послушай. Хочет меня баба-яга изжарить да съесть.
Ну, куколка её всему научила: что делать, как быть, как беду избыть.
Бросилась Василиса к девушке-чернавушке, в ноги поклонилась:
– Помоги мне, девушка-чернавушка! Ты не столько дрова поджигай, сколько водой заливай. Вот тебе за это мой платочек.
Отвечает ей девушка-чернавушка:
– Ладно, милая, я тебе помогу. Буду долго печь топить, буду бабе-яге пятки чесать, чтобы ей крепче спать. А ты убегай, Василисушка!
– А меня всадники не поймают? Назад не воротят?
– Нет, – говорит девка-чернавка, – белый всадник – это день ясный, красный всадник – солнце золотое, чёрный – ночь тёмная. Они тебя не тронут.
Выбежала Василиса в сени. Бросился к ней кот-воркот, ладит её исцарапать. Кинула ему Василиса пирожок. Он её не тронул.
Побежала Василисушка с крыльца. Выскочила собака, ладит её искусать. Девушка ей хлебца бросила. Собака её отпустила.
Побежала Василисушка прочь со двора. Хотела ей берёзка глаза выстегать. Она её ленточкой перевязала, и берёзка девушку пропустила.
Хотели ворота захлопнуться. Василиса им петельки салом смазала, они перед ней и растворились.
Выбежала девица в чёрный лес. А тут и чёрный всадник проскакал, стало в лесу темным-темно.
Как без огня домой дойти? Как без огня в избу войти? Мачеха со свету сживёт.
И тут куколка Василису научила. Сняла Василиса череп с забора, на палку надела.
Бежит девушка через тёмный лес, – у черепа глаза светятся, тёмной ночью, как днём, светло.
А баба-яга проснулась, потянулась, Василисы хватилась, бросилась в сени:
– Кот-воркот, девушка мимо бежала, – ты её исцарапал?
А кот-воркот ей в ответ:
– Я тебе, баба-яга, десять лет служу, ты мне корочки не дала, а она мне пирожка дала!.. Вот я её и пропустил.
Бросилась баба-яга во двор:
– Пёс мой верный, искусал ты девку непослушную?
А собака в ответ:
– Я тебе сколько лет служила, – ты мне косточки не бросила, а она мне хлебца дала. Я её и пропустила.
Закричала баба-яга зычным голосом:
– Берёза, моя берёза, ты ей глаза выстегала?
А берёза ей в ответ:
– Я у тебя десять лет расту, – ты мои веточки верёвочкой не подвязала, а она меня ленточкой обвила. Я её и пропустила.
Подбежала баба-яга к воротам:
– Ворота мои крепкие, вы закрылись, задержали девку непослушную?
А ворота ей в ответ:
– Мы тебе сколько служили, – ты нам в петельки воды не подлила, а она нас сальцем смазала. Мы её и пропустили.
Рассердилась тут баба-яга. Стала собаку бить, кота трепать, ворота ломать, берёзу рубить.
Уходилась, упарилась, притомилась. Не стала Василису догонять.
А Василисушка домой прибежала.
Видит – в доме огня нет.
Выбежали мачехины дочки, забранились, заругались:
– Что долго ходила, огня не несла? У нас никак огонь в доме не держится. Уж мы высекали, высекали, никак не высекли, а который от соседей приносили, тотчас в избе гас. Авось твой огонь будет держаться.
Внесли череп в горницу, а глаза из черепа так и глядят на мачеху да на её дочерей, так их огнём и жгут. Те было прятаться, но куда ни бросятся, глаза всюду за ними так и следят.
К утру совсем сожгло их в уголь, а Василису не тронуло.
Зарыла Василиса череп в землю, – вырос на этом месте алый розовый куст.
Не захотела Василиса в этом доме оставаться, пошла в город и стала жить у одной старушки. Вот как-то и говорит она ей:
– Скучно мне, бабушка, без дела сидеть. Купи-ка мне самого лучшего льну.
Купила ей бабушка льну; села Василиса прясть.
Работа у неё так и горит, веретёнышко так и жужжит, так и вьётся, нитка тянется ровная, тонкая, как золотой волосок.
Стала Василиса полотно ткать, выткала такое полотно, в игольное ушко вместо нитки вдеть можно.
Выбелила Василиса полотно белее снега.
– Вот, бабушка, – говорит Василиса, – продай это полотно, а деньги себе возьми.
Глянула бабушка на полотно и ахнула.
– Нет, дитятко, такое полотно кроме царевича и носить некому. Понесу-ка я его во дворец.
Увидал царевич полотно, подивился.
– Что ты хочешь за него? – спрашивает.
– Этакому полотну цены нет, я тебе его в дар принесла.
Поблагодарил царевич и отпустил старуху домой с подарками.
Хотели царевичу из того полотна рубашки сшить, да никто не брался: очень работа тонкая! Позвал царевич старуху и говорит:
– Умела ты соткать такое полотно, умей из него и рубашки сшить.
Старуха отвечает:
– Не я, царевич, пряла, не я ткала, а девушка Василисушка.
– Ну, так пусть и сошьёт она.
Воротилась старушка домой, рассказала обо всём Василисе. Василиса рубашки сшила, шелками расшила, жемчугом унизала. Отнесла старушка рубашки во дворец.
Села Василиса у окошка в пяльцах шить. Вдруг видит – бежит царский слуга.
– Требует тебя царевич к себе во дворец.
Как увидел царевич Василису Прекрасную, так и обмер.
Взял её за руки белые, посадил её подле себя, а там и свадьбу сыграли.
Скоро воротился отец Василисы и остался жить при дочери. Старушку Василиса к себе взяла, а куколку всегда в кармане носила.
Так они живут-поживают, нас в гости поджидают.
Сноски
1
Кро́сна – домашний ткацкий станок.
