– Значит, надо пойти ей навстречу.
– Легко тебе говорить. Я-то от всего этого далек.
– И что? Притворись, да и все. Неужели не сможешь?
Эд откинулся на спинку старого глубокого кресла и уставился в потолок.
– Да могу, конечно, но я женюсь на девушке, которую люблю, и хочу, чтобы все было по-настоящему. Хочу верить в то, что говорю, не желаю лгать.
– Ты и не лжешь. Просто произносишь слова, которые для тебя мало что значат.
– А ты бы на собственной свадьбе так поступил?
Ларри промолчал.
– Китти верит в Бога. Я спросил почему. Она ответила, что не знает.
– Не принято спрашивать, кто и по какой причине верит в Бога, – заметил Ларри. – Вера иррациональна. Веруешь, и все тут.
– Почему же со мной не так?
– Понятия не имею. Должно быть, ты когда-то тоже верил. – Могу привести тысячу доводов, опровергающих существование Бога, и не знаю ни одного, подтверждающего его существование. Но почти все в мире верят, что Бог есть.
– Ну и кто же тогда шагает не в ногу?
Эд стремительно вскочил и, подлив вина в бокалы, принялся расхаживать по комнате.
– Я хочу верить, что ошибаюсь, Ларри. Поверь мне! Хочу быть на стороне Китти, на твоей стороне. Но я не знаю, как к вам попасть. Мне достаточно выглянуть в окно, чтобы увидеть, в каком абсолютном дерьме мы живем.
– Ну уж абсолютном. А как же красота?
– Сплошные страдания, сплошная жестокость. С человечества за многое спросится. Хотя бы за эту проклятую войну!
– Да, – согласился Ларри. – В нашем мире есть негодяи. Но есть и хорошие люди. На каждого Гитлера найдется Франциск Ассизский.
– Только твой хороший человек давно умер, а негодяй живет и здравствует.
– Тогда Ганди.
– Ну, не знаю… Не доверяю я вегетарианцам.
– Он живет по собственным законам. Простота. Ненасилие. Самопожертвование.
– Так почему Господь не сделал нас всех такими, как Ганди?
– Да ладно тебе! – фыркнул Ларри. – Ты не хуже меня знаешь, что Бог создал нас свободными. Сотвори он людей покорными своей воле, получились бы рабы или машины.
– Но я не могу понять, почему он не сделал по крайней мере так, чтобы в нас было больше хорошего, а не плохого.
– Он и сделал. По-моему, хорошего в нас все-таки больше. Несомненно. Уверен, в человеке заложено стремление любить, а не причинять страдания.
– Правда уверен? – Эд остановился и угрюмо, с сомнением посмотрел на Ларри. – Правда?
– Правда.
– Меня в любой момент могут отправить в богом забытый угол Франции убивать людей, которые спят и видят, как убить меня. О какой любви ты говоришь?
– Я тоже еду.
– Что?
– Я временно переведен в Гамильтонский пехотный полк. По собственному желанию.
Эд схватил Ларри за плечи и повернул к себе:
– Что случилось?
– Я солдат. Солдаты сражаются.
Голубые глаза Эда недоверчиво вглядывались в лицо Ларри.
– Солдаты еще и убивают. Ты собираешься убивать?
– Если придется.
– За короля и страну?
– Ну да.
Эд, хохотнув, отпустил друга:
– Значит, и ты тоже. На что тогда надеяться человечеству? – Если мне нельзя убивать, то и тебе нельзя.
– Конечно, нельзя! Никому нельзя!
Вопрос Эда поверг Ларри в смятение. Убить человека? Это невозможно даже представить! Ларри не для этого рвется в бой. А чтобы попасть под огонь. Ради самоуважения. Или гордости. Или Китти.
– В любом случае война – случай особый. В обычной жизни мы же не пытаемся друг друга убить.
– Ладно! – ответил Эд. – Забудь о войне, об убийстве. Возьмем обычную, привычную штуку – несчастье. Ты не станешь отрицать, что большую часть жизни человек несчастен. Какой в этом смысл?
«Китти любит тебя, – думал Ларри. – Уж ты-то можешь быть счастливым. Чего тебе еще не хватает?» И одновременно сознавал всю неуместность подобной дискуссии о счастье.
– Видишь ли, если сводить жизнь только к этому миру, то смысла и правда нет. Попробуй взглянуть на него в свете вечности.
– Ах, в свете вечности!
– Ты считаешь, насколько я понимаю, что жизнь обрывается после смерти.
– Конечно. Лампочка выключается, и все.
– А по-моему, мы находимся на пути к божественной жизни.
– Божественной! – засмеялся Эд. – Богами, что ли, станем?
– Проще я объяснить не могу.
– И усядемся все вместе на небесном престоле.
– Объясняю как могу. Ты хотя бы попытайся отнестись к моим словам серьезно.
– Да. Да, конечно. Ты прав, мой дорогой товарищ по оружию! Как насчет третьей бутылки?
– Это вино для вас с Китти.
– Мне оно сейчас нужнее. – Эд начал открывать третью бутылку. – Давай поступим так, – объявил он, выковыривая пробку. – Чтобы окончательно не опьянеть, выйдем подышать ночной прохладой, прихватив эту великолепную бутылку, ты расскажешь, почему вы с Китти правы, а я выслушаю со всей серьезностью.
Они брели по двору фермы, направляясь к сенокосному лугу, и передавали друг другу бутылку, отпивая прямо из горлышка. Над ними было чистое ночное небо, низко над холмами висел тонкий лунный серп.
– Видишь ли, Эд, – говорил Ларри, – как там оно на самом деле, никто знать не может. У нас есть только убеждения, а их формируют наши чувства. Я, например, не могу представить, что смерть – это конец. Должно быть что-то еще. И так совпало, что Иисус сказал: есть что-то еще. Он сказал, что принес нам жизнь вечную. Что он Сын Божий. Не знаю, как это понимать, но таковы его слова. И еще – что нет ничего важнее любви и что царствие его не от мира сего. Все это кажется мне вполне возможным. Подумай, что станет с миром, если я буду знать все? Мир станет крошечным. Бытие куда громаднее, чем я. И оттого, что я не в силах понять всего, подобная возможность представляется мне не менее, а более вероятной. Мир не ограничивается моими знаниями. И твоими тоже. Это тебе и следует признать. Главное – принять, что нельзя познать всего. Оставь в своей философии место для чудесного. Оставь место надежде.
К концу этой речи Ларри по-настоящему разгорячился, – может быть, еще и от вина, окружающей темноты и величия усыпанного звездами неба.
– Знаешь, – рассмеялся Эд, – лучше бы я был тобой, чем собой. Столько любви. Столько надежды. Замечательно!
Он передал Ларри бутылку и, раскинув руки, пошел по траве, выделывая танцевальные па. Ларри поднес бутылку к губам, запрокинув голову, допил вино и отшвырнул ее прочь. Она упала в ручей.
Эд, покачиваясь, подошел к Ларри и взял его за руку:
– Ну что, шаферочек! Уж если мы собрались умирать, давай умрем вместе!
Они танцевали, громко смеясь, пока не потеряли равновесия и не повалились на землю. И так и лежали, не разнимая рук, тяжело дыша и улыбаясь звездам.
* * *В субботу пятнадцатого августа Эд и Китти обвенчались в часовне Иденфилд-Плейс. Свадьба была скромной – и невеста, и жених в военной форме. Родители невесты, преподобный Майкл Тил и его супруга Молли, прибыли из Малмсбери. Родители Эда, Гарри и Джиллиан Эйвнелл, – из Хаттона в Дербишире. Шафером был Ларри Корнфорд. За столом на свадебном завтраке, устроенном
