С момента подачи скороспелого доклада прошло четыре часа одиннадцать минут. Исключительная оперативность, надо отдать начальству должное.
Он остановился. Двухэтажный особняк, где Бреслау жил с женой, освещённый ласковым послеполуденным солнцем, походил на сказочный домик, вырезанный из цельного куска сахара-рафинада. Старею, вздохнул Тиран. Делаюсь сентиментальным. Теряю хватку.
Упускаю очевидное.
«Тебе сообщили не всю информацию, болван. Данные с «Ведьмаков», пришедших на помощь лайнеру. Их не предоставили. А ты со своими аномальщиками даже не вспомнил о «Ведьмаках», сосредоточившись на записях с «Вероники». Что ещё от тебя скрыли?»
В кармане зажужжал уником. Тиран мрачно усмехнулся: похоже, «Аномалия» снова в деле.
«Поступили новые данные, – сообщение пришло по закрытому каналу. – Дело «Отщепенца» возобновлено. Немедленно прибудьте на рабочее место для получения инструкций. Возвращайте команду.»
Я молодец, оценил Бреслау. Я супергерой. Я не позвонил Тильде насчет театра.
IV– Если есть у меня какие-то энергетические заслуги…
– Если есть у меня какие-то энергетические заслуги…
Повторив эту фразу вслед за учеником, Горакша-натх принял асану, именуемую Джану Ширшасана. Обнажённый, в одной набедренной повязке, спокойный на холодном ветру, гуру напоминал воду, льющуюся по своему желанию. Левую ногу он подобрал под себя, пяткой к паху, правую вытянул вперёд, устремив пальцы ноги к небу, а пальцы рук сомкнув на пятке – и лёг на вытянутую ногу, касаясь её грудью, животом и лбом.
Чёрные волосы упали вниз, на каменистую землю.
Ученик без промедления скопировал позу гуру. В его действиях чувствовалась сила и ловкость, отточенная годами упражнений, исполняемых с детства – скорее боевого характера, нежели общепринятых в мукти-йоге. Ученик гордился возможностями собственного тела и с охотой демонстрировал их, ожидая похвалы. Вьяса Горакша-натх, встретившийся сегодня с молодым человеком для свершения обряда, ничем не гордился, ничего не демонстрировал, ничего не ждал. Его асана была идеальна, не нуждаясь ни в усилиях, ни в чужих восторгах. Поэтому ученик, нарушая канон позы, исподлобья глядел на учителя, и в тёмных глазах ученика горела зависть, тоже тёмная.
– Оṁkār ādināthāya namaḥ…
– Оṁkār ādināthāya namaḥ…
Внизу текла река – желтая как желчь, вонючая как желчь. На волнах кудрявились бурые гребешки пены. По течению плыл дощатый плот. На плоту горел костер: огонь пожирал труп, даруя освобождение. Над рекой парил белогрудый коршун – падальщик, он высматривал дохлую рыбу или крабов. Кто-то мылся у берега, но кто именно, мужчина, женщина или ребёнок – с высоты было не разобрать. Отрешившись от внешнего, гуру сосредоточился на ученике. Только что оба они – и Горакша-натх и молодой человек – произнесли мантру освобождения энергии. В иной ситуации перед каждым располагались бы пластины трансформатора, и два брамайна уже сливали бы накопленный энергетический ресурс в заранее подготовленные аккумуляторы. Сейчас этого не произошло, и вовсе не из-за отсутствия трансформатора. Энергия слилась бы и без жалких устройств, созданных людьми – просто так, в пустоту, растворившись в природе тварного мира. Живой парадокс, искусство мукти-йоги, недоступное для большинства людей из расы Брамайн: объявить сброс энергии, запустить процесс, отлаженный веками эволюции – и остановить его, закупорив энергию в себе.
Так удерживают семя при соитии.
Гуру был совершенен. Из него не пролилось ни капли, верней, ни эрга сверх обычного расхода организма. Ученик, судя по ауре, терял энергию в рамках приемлемого. Горакша-натх ждал лучшего результата, но не слишком обольщался. Ему представили ученика как перспективного, но не в смысле постижения йоги – скорее, в смысле биографии, а значит, связей, полезных для ордена натхов. Глупо предъявлять чрезмерные требования: от молотка не ждут симфонии.
– Прими позу кобры, – велел гуру.
Ученик подчинился.
– Сурья Намаскар, – произнёс он, ложась на живот. – Приветствую Солнце.
– Приветствую Солнце, – кивнул Вьяса Горакша-натх.
Ученик сделал силовой прогиб в пояснице, оставив таз и ноги прижатыми к земле. Смотрел молодой человек строго перед собой. Безопасно, оценил гуру. Даже если у тебя смещение поясничных дисков – безопасно. С точки зрения расхода энергии – приемлемо. Формула сброса продолжала действовать, ученик противостоял ей, как мог, демонстрируя скорее усердие, чем мастерство.
– Большая кобра, – уточнил Горакша-натх. – Собака смотрит вверх.
Ученик уперся в землю ладонями – так, словно земля была пластинами трансформатора. С легкостью он оторвал от опоры живот, а следом таз, бедра и колени. Взгляд переместился выше, отслеживая воображаемый восход солнца.
– Нельзя перемещать весь вес тела на руки, – Горакша-натх встал, прошёлся вокруг ученика. – Нельзя провисать, расслабив поясницу. Нельзя проваливаться в плечи.
Ученик слушал. Он не допустил ни единой ошибки из упомянутых гуру. Он не знал, что обошёлся без ошибок. Он слушал и огорчался: с точки зрения ученика, его журили, отмечали недостатки. Огорчение девятикратно усиливалось сообразно природе брамайнов, и ещё раз девятикратно – сообразно характеру молодости, способной найти тысячу видов огорчения в любом замечании. Огорчение есть страдание. Как и любое страдание, оно видоизменялось, превращаясь в энергию. Горакша-натх внимательно следил за аурой молодого человека, отмечая скорость накопления, качество сдерживания и уровень неконтролируемого расхода.
Неплохо, отметил он. Совсем неплохо.
– Рудра Адинатх, Благой Владыка, знает восемьдесят четыре тысячи разнообразных асан, – произнёс он, глядя на реку. – Восемьдесят четыре асаны даны Адинатхом обычным людям. Я знаю триста десять.
– Рудра Адинатх, Благой Владыка, – повторил ученик, не меняя позы, – знает восемьдесят четыре тысячи разнообразных асан. Восемьдесят четыре асаны даны Адинатхом обычным людям. Я знаю пятьдесят три.
Зависть, вздохнул гуру. Он завидует мне.
Хорошо, что не Рудре.
Не говоря больше ни слова, он ударил ученика подъёмом стопы по затылку. Удар вышел не столько сильный, сколько резкий. Ударь Горакша-натх сильнее, и ученик заработал бы сотрясение мозга. В ауре молодого человека произошли изменения, и гуру анализировал их быстрее, чем кто-либо другой, в первую очередь, сам ученик. Удар есть страдание. Удар есть оскорбление, а значит, опять страдание.
А значит, энергия.
Скорость накопления. Качество сдерживания. Уровень неконтролируемого расхода. Всё ещё неплохо. Юноша скверно обучен, но у него отличные врождённые способности. В седой древности, когда традиции блюлись превыше всего, он бы до конца дней оставался джигьясу – «стремящимся к изучению» – продолжая жить обычной жизнью: заведя семью, избрав достойный труд ради пропитания. Выбери ученик аскезу, и гуру назвал бы его аугхаром, «не-стоящим-на-месте»: обрезал бы волосы, отсекая кармические реакции, и подарил бы свисток, а также чёрную нить, кручёную из шести шерстинок – символы тела, разума и энергии, прообраз семидесяти двух тысяч каналов тонкого тела. Этим всё и ограничилось бы, потому что Горакша-натх не видел в ученике потенции двигаться дальше.
Он пришёл за серьгами, сказал себе гуру. Он – раб честолюбия. Он хочет обрести статус даршани – «видящего». Хочет, чтобы я принял его как сына и отдал лучшее из того, что имею. Лучшим он считает серьги, глупец.
Он получит свои серьги.
Первый в ордене натхов, Вьяса Горакша-натх в нарушение всех заветов позволил йогинам-мирянам просить у наставника серьги, означающие третий уровень посвящения. Никто из мирян не имел права на эти
