Джулиано нашел улицу Аптекарей. Пока он спускался вниз по склону холма, от дворца в порт, пока ожидал лодочника, чтобы переправиться на другой берег, ему казалось, что время еле-еле тянется. Мысли же метались в его голове с бешеной скоростью. Что имел в виду Никифорас? Как именно изменился Анастасий? Джулиано не хотелось бы, чтобы его друг лишился страсти, смелости, остроумия и мягкости, которые ему запомнились. Пусть остается таким же добрым, умным и уязвимым, каким он его знал.
Дандоло шел по улице Аптекарей под палящим летним солнцем, мимо пустых лавок и уличных лотков, мимо опустевших домов. С минуты на минуту тут обо всем узнают – такие новости распространяются со скоростью пожара. Венецианец по-прежнему хотел быть первым, кто расскажет Анастасию о том, что произошло.
– Где лавка Аврама Шахара? – крикнул он человеку, который медленно приоткрыл дверь и выглянул наружу.
Тот показал. Джулиано поблагодарил его и ускорил шаг.
Венецианец нашел нужную дверь и постучал в нее – слишком громко и настойчиво, – а затем смутился, сообразив, что это могут счесть грубостью.
– Прошу прощения, – произнес он, когда дверь открылась. – Я ищу Анастасия Заридеса. Он здесь?
Шахар кивнул, но не отступил в сторону.
– Я – Джулиано Дандоло, его друг. У меня важная новость. Карл Анжуйский повержен. Его флот потоплен – сожжен и покоится на дне моря. Я хочу лично рассказать об этом Анастасию… – Тут венецианец заметил, что говорит слишком быстро, и замолчал. Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Пожалуйста…
Шахар медленно кивнул, пытливо глядя ему в лицо:
– Это правда?
– Да, клянусь. Я уже сообщил об этом императору. Но хотел сам сказать Анастасию… и тебе.
Лицо Шахара расплылось в широкой улыбке.
– Спасибо. Заходи. – Он раскрыл дверь настежь и указал в сторону комнаты, расположенной дальше по коридору. – Помещение, где хранятся травы, там. Анастасий как раз занимается ими. Вас никто не потревожит.
Шахар, казалось, хотел добавить что-то еще, но потом передумал.
– Спасибо.
Джулиано скользнул мимо хозяина дома и пошел по коридору к указанной двери. И тут на него нахлынули дурные предчувствия. Какие изменения имел в виду Никифорас? Что произошло? Может, Анастасий болен? Или ранен?
Дандоло громко постучал в дверь.
Она открылась. На пороге стояла какая-то женщина. Немного выше среднего роста, с нежной изящной шеей, высокими скулами и светло-каштановыми волосами. В ней была некая особенная красота, которая привлекла венецианца. Словно он знал эту женщину сколько себя помнит и при этом никогда прежде ее не видел.
Лицо незнакомки залил жаркий румянец.
– Джулиано… – Ее голос казался охрипшим, словно ей трудно было говорить.
Венецианец не знал, что сказать. Теперь он все понял. В его душе вспыхнуло смущение. Он вдруг вспомнил все, что говорил, что чувствовал, истории, которыми делился с другом. Джулиано забыл отдельные слова – в его памяти сохранилось лишь мощное ощущение товарищества, эмоциональной близости, когда ничего не нужно скрывать.
Затем он вспомнил пробуждение физического влечения, свой стыд и замешательство, которые причинили ему столько боли. Он так мучительно боролся с этими чувствами, пытаясь их заглушить!
Все эти мысли, словно молния, промелькнули у него в голове. А что чувствовала она?
Джулиано посмотрел в сторону и увидел упакованные травы и мази, словно женщина готовилась к путешествию.
– Шахар уезжает? – внезапно спросил он. – А ты?
Она улыбнулась и часто заморгала, словно пытаясь прогнать набежавшие слезы.
– Со дня на день в город придут крестоносцы. Когда они будут здесь, евреям не поздоровится… как и мусульманам.
– Поэтому ты…
Венецианец осмотрел ее наряд. Он смущал его – и привлекал. Под ним угадывались соблазнительные формы – такие же щедрые, как были у Зои.
– Нет… – тут же возразила Анна. – Елена собиралась заключить договор с захватчиками. Она – незаконнорожденная дочь Михаила. Я нашла доказательства ее предательства и рассказала об этом императору. Она же открыла Михаилу, что я – женщина.
В ее голосе слышалась боль. Взглянув в лицо женщины, Дандоло увидел печаль и понял, что ей очень тяжело.
– Анас… – Он замолчал, сообразив, что не знает ее имени.
– Анна Ласкарис, – прошептала она.
Джулиано протянул руку, но так и не коснулся ее, вдруг подумав о своих разочарованиях, мечтах, о разрушенной дружбе и одиночестве.
– Теперь все кончено, – тихо сказала Анна. – Император разрешил мне уехать, и я не могу оставаться в городе. Симонис вернется назад в Никею. А если падет и она…
– Не падет! – быстро прервал ее Джулиано. – Никакого вторжения не будет. Византии ничто не угрожает, по крайней мере, ей нечего опасаться Карла Анжуйского. Весь его флот лежит на дне гавани у Мессины. Я видел это собственными глазами. Крестовый поход не состоится.
Радость и облегчение вновь вспыхнули в его душе. Джулиано хотелось схватить Анну, крепко прижать к себе, оторвать от пола – и закружить по комнате. Желание было мучительно сильным. Но это было невозможно.
– Тебе не обязательно уезжать… – сказал он.
Она посмотрела на венецианца, как будто изучая его.
– Нет, обязательно. У Елены много союзников. Они узнают, что именно я выдала ее Михаилу. Ее убьют прямо во дворце. Сломают ей шею. И мне этого не простят.
Джулиано попытался представить себе эту жестокую казнь.
– И потом, у меня есть письмо Михаила с помилованием для моего брата, – продолжила Анна. – Я должна отвезти его…
– В Иерусалим?
– А потом в Синай.
Если ее здесь не будет, зачем ему Византия?
– Ты вернешься в Венецию? – с трудом спросила Анна.
– Нет. – Джулиано отчаянно замотал головой. – Я был одним из тех, кто поджег венецианский флот.
Почему он вдруг смутился перед ней? Потому что хвастаться – это мелко и, в конце концов, бессмысленно? Больше всего на свете Джулиано хотелось поехать вместе с Анной в Иерусалим – не столько как в некую точку на карте, сколько в то место, куда зовет его сердце.
– Шахару нет необходимости покидать Византию, – мягко произнес венецианец. – Тут он будет в безопасности. С тобой поеду я… если можно.
Лицо Анны снова залилось жарким румянцем, но на этот раз она не отвела взгляд.
– Я теперь… не евнух.
– Знаю.
– Правда?
Это был вопрос. Джулиано заметил в ее глазах страх. Что-то причиняло Анне невыносимую боль. Ее тело напряглось, словно боль заполнила ее до краев и она уже не могла с ней справиться.
О чем она подумала?
– В качестве твоего мужа, – быстро добавил Джулиано.
Анне хотелось отвести взгляд, но это был момент, когда между ними не должно было оставаться недосказанности, обманов и тайн, чего бы им это ни стоило.
– У меня не может быть детей, – прошептала она. – И в этом моя вина. Я жалею об этом от всего сердца, но изменить ничего нельзя. Я ненавидела своего мужа и спровоцировала его избить меня…
Она замолчала. Боль и горечь сжали горло, мешая говорить. Анне отчаянно хотелось испытать страсть – дарить и получать взамен, со всей отчаянной неукротимостью, снедавшей ее, но ложь могла все разрушить.
– Я могу обойтись без детей, – тихо сказал
