— Позови кого-нибудь… Что-то мне плохо…
Шорина взглянула на него, потом на Барковского. Тот прошептал:
— Пусть сдохнет… пусть…
Однако Ирине пришла в голову другая мысль, получше. Она взяла за запястье бессильно повисшую руку Крюкова… и вдруг сильно ударила себя этой рукой по лицу. Раз, еще раз… На ее губах появилась кровь. Крюков пробовал сопротивляться, но сил у него не осталось.
— Что… ты делаешь? — прошептал он.
А Ирина уже кричала:
— Помогите! Помогите кто-нибудь!
Рвала на себе блузку, царапал лицо. И продолжала звать на помощь. Дверь задрожала под мощными ударами, и в кабинет ворвался Шорин с двумя оперативниками. Склонился над дочерью:
— Что?! Ира, что?!
— Он напал на меня! — заявила Шорина. — Хотел изнасиловать. Миша заступился. И он его избил.
Шорин недоверчиво посмотрел на дочь, потом на Крюкова… Тот был без сознания. Шорин колебался; но затем он принял решение…
Крюкова уложили на носилки «Скорой помощи», и при этом, по настоянию Шорина, пристегнули к ним наручниками. И доставили не в обычную больницу, а в тюремную. Когда он пришел в сознание, ему сообщили, что против него возбуждено уголовное дело по обвинению в причинении тяжких телесных повреждений Михаилу Барковскому и покушении на изнасилование Ирины Шориной.
На очной ставке Ирина уверенно подтвердила, что Крюков давно к ней приставал, что он испытывал ненависть к Барковскому и напал на него. То же самое она заявила и на суде. А вот Барковского ни на следствии, ни на суде не было — Шорин разрешил создателю «Спарты» уехать в другой конец страны, и Барковский это немедленно сделал.
Анна Липатова на суде подтвердила, что Крюков был склонен превышать свои служебные полномочия, применять силу. И это сыграло свою роль при вынесении приговора — три года общего режима.
Крюков прожил эти три года, словно с закрытыми глазами. Он дал себе слово вернуться и довершить расследование, которое почти довел до конца. Довершить и наказать виновных в гибели Истоминой.
Поэтому, выйдя на свободу, он начал искать тех, кто мог бы ему в этом помочь. Ни Липатова, ни верная Тоша не согласились оказать хоть какую-то помощь. И лишь один из тех, к кому обратился бывший участковый, согласился ему помочь. Это был Игнат Лапиков. Он давно уже не работал в школе и перебивался случайными заработками. Однако он не забыл Настю Истомину. И когда Крюков заявил, что хочет отомстить за гибель Насти, Лапиков стал ему помогать. Используя свои навыки хакера, он нашел в Сети сведения обо всех бывших «спартанцах», и прежде всего о Барковском.
И был еще один человек, который оказал капитану большую помощь. Это был Максим Юров. Он смог восстановить точную картину гибели Истоминой — картину того, что произошло в тот день в спортивном зале и его раздевалке. И с этим рассказом Максим пришел к Крюкову в следственный изолятор, прямо накануне суда.
Вот что он сумел узнать…
…В кабинете английского языка царила рабочая атмосфера: девочки готовились к олимпиаде по биологии и делали рисунки на листах ватмана. Истомина вошла в кабинет, привалилась к двери, обвела глазами собравшихся. Первой ее заметила Суворова:
— Здрасьте, Анастасия Николаевна! Вы у меня дома сумочку забыли, я принесла. И лифчик ваш тоже там, если что.
Истомина подошла к столу, открыла сумочку, достала свой дневник, перелистала. Спросила:
— Кто вырвал страницы?
Все молчали. Учительница подняла голову и твердо заявила:
— Вам меня не запугать!
— Серьезно? — спросила Шорина.
Достала телефон, вывела на экран ту самую фотографию, показала Истоминой. Полистала — оказалось, что фотографий несколько.
— Всей школе отправлять? — деловито спросила Шорина.
— Вы ведь уже отправили Максиму. Кстати, зачем?
— Барк придумал, — ответила Суворова. — Сказал, так надежнее до вас дойдет.
— Барковского не будет в этой школе, — так же твердо заявила Анастасия Николаевна. — Через пять минут.
— Так отправлять? — глумливо спросила Шорина.
— Делай что хочешь.
Шорина нажала нужные кнопки и заявила:
— Ушло.
Истомина на миг прикрыла глаза, но не дрогнула. И молча вышла из кабинета. Последнее, что услышала, был веселый голос Шориной:
— Я пошутила!
Истомина не спеша, словно на прогулке, пошла по коридору, направляясь к лестнице. По дороге ей встретился Лапиков, потом уборщица Валентина Леонидовна, а под конец директор Царева. И все смотрели на нее осуждающе. Но она молча прошла мимо и поднялась в спортзал.
А в спортзале тем временем разыгрывался свой акт драмы. Четверо учеников одиннадцатого класса — Барковский, Довженко, Худяков и Галимов — стояли в строю, а учитель физкультуры произносил перед ними речь.
— Зря вы меня унижали, ребятки, зря, — говорил он. — Какой бы я ни был. Теперь мой черед. Я видел, как вы ту женщину с крыши сбросить собирались, видел. Как раздели ее, как били, видел. А это уголовщина. И знаете что? Я дам показания. Пойду в полицию и расскажу им все.
— А чего сразу не пошли, Владимир Ованесович? — спросил Барковский. — Может, есть какой-то альтернативный вариант? Может, мы можем для вас что-то сделать? Загладить, так сказать, вину?
Именно этого Баграмов и ждал! Помолчав немного для важности, он изрек:
— Триста тысяч. Не так много за молчание. И за моральный ущерб.
— Вот козел! — выдавил Довженко.
И Баграмов немедленно отреагировал:
— Четыреста!
— Не так и дорого… — сказал Барковский. — Но у меня есть другое предложение…
Внезапно он шагнул вперед и с размаху ударил учителя между ног. Тот, согнувшись, осел на пол…
…Вошедшая в спортзал Истомина увидела дикую картину: четверо парней мочились на корчившегося на полу учителя. Она кинулась на них, стала бить своими слабыми кулачками. А они только смеялись.
— О, Настя проснулась! — воскликнул Довженко.
— Не выспалась, кажись! — заметил Худяков.
Истомина помогла Баграмову подняться, достала из сумки платок, дала ему, чтобы он мог вытереться. Повернулась к ученикам.
— Вы звери! Хуже, чем звери, — фашисты! Эсэсовцы! А ты, Барковский… Грязный, лживый, жестокий, трусливый недоносок! Я поняла. И если ты сию же минуту не уберешься навсегда, все
