Не будь у мулата такой смуглой кожи и таких курчавых волос, он мог бы показаться двойником Блонта Блэкаддера, до такой степени много было общего в чертах их лица и во всей фигуре.
Впрочем, в данную минуту это сходство не так бросалось в глаза, потому что под воздействием страшной пытки физиономия мулата была искажена до неузнаваемости.
Сквозь густую струю воды, беспрерывным потоком стекавшую по лицу истязуемого, зрители ясно могли различить его неподвижный взгляд, полный жгучей ненависти, устремленный на всю эту бездушную толпу, наслаждавшуюся его страданиями и позором.
Через водяной занавес видны были и посиневшие губы, особенно страшно искривившиеся, когда он заметил в толпе Сильвию.
Это придало ему еще больше мужества. Он собрал все свои силы и не только не просил о пощаде, но даже не издал ни одного звука, несмотря на то, что испытываемые им страдания от бившей в темя воды были выше человеческих сил.
Только тело его судорожно извивалось, и он все время рисковал быть задушенным накинутой ему на шею ременной петлей.
Наконец, один из присутствовавших негров, не раз сам испытавший то, чему подвергался теперь несчастный мулат, не выдержал и крикнул, что пора бы прекратить пытку. Остальные негры замахали на него руками, но Снайвли воспользовался предлогом. Приказав Бланко остановиться, он спросил Блонта:
– Не довольно ли на этот раз, мастер?
– Нет еще! Нет, черт вас возьми! – злобно закричал молодой человек, к счастью, не слышавший замечания того негра, иначе он приказал бы и его положить под насос.
– Однако, мастер…
– Прошу не рассуждать! Я сказал, что он должен получить двойную порцию, следовательно, не может быть никаких возражений!
Между неграми поднялся слабый ропот, который должен был напомнить молодому Блэкаддеру если не о самоуважении, то хотя бы о жалости. Но это еще более вывело его из себя, и он прикрикнул на них:
– Молчать, дурачье! Разве вы забыли, что этот негодяй никогда не заступался за вас? Ну да ладно, пусть будет довольно на этот раз, – вдруг прибавил он, стараясь овладеть собой и вспомнив, очевидно, об отце. – Но предупреждаю, что при первом же его неповиновении, при малейшей строптивости я прикажу продолжать пытку до тех пор, пока его толстый череп не продырявится как сито!
Выразив таким образом дрожащим от злобы и ненависти голосом свои благородные чувства, молодой человек повернулся на каблуках и, мимоходом улыбнувшись Сильвии, прошел прямо на балкон к своей сестре.
Снайвли поспешил отдать приказание развязать злополучного мулата. Последний закрыл глаза, как только ушел его враг, а когда его развязали, остался лежать неподвижно, что, впрочем, было не удивительно после перенесенной пытки.
Весь посиневший, еле дышавший, Синий Дик казался умирающим. Снайвли приказал отнести его в ближайший сарай и осторожно положить там на солому.
Зрители разошлись, и каждый возвратился к своему делу.
Блонт Блэкаддер угрожал мулату при первом удобном случае окончательно добить его пыткой под насосом, но этого случая ему не суждено было дождаться. На третий день после описанного события Синий Дик исчез с плантации. Товарищи, носившие ему в сарай хлеб и воду, говорили, что он двадцать четыре часа пролежал без движения, не прикасаясь к еде, не говоря ни одного слова, даже не издавая ни малейшего звука.
Он исчез бесследно. Через некоторое время после побега в одном из углов двора нашли труп Сильвии. Маленькая головка красавицы-квартеронки была разрублена пополам. Возле трупа валялся острый топор: очевидно, орудие убийства.
Из всех обитателей плантации не было никого, кто хотя бы на минуту усомнился в том, что убийцей был Синий Дик. Всем хорошо была известна привязанность молодого мулата к Сильвии; все видели его отчаяние при вести, что он имеет соперника в лице молодого господина; ни для кого не оставалось тайной и то, что именно побудило Блонта Блэкаддера подвергнуть Синего Дика такой страшной пытке.
Поэтому преступление мулата никого не удивило. Один из негров, особенно хорошо знавший его характер, при виде трупа Сильвии невольно воскликнул:
– Дай Бог, чтобы месть Дика не пошла дальше!
Самые тщательные поиски следов бежавшего мулата не привели к успеху, несмотря на то, что в них принимали деятельное участие все соседние плантаторы и колонисты. Даже ищейки – эти страшные, кровожадные собаки, которых плантаторы держали специально для охоты за беглыми невольниками – и те не могли напасть на след беглеца, что казалось невероятным, так как животные обладали удивительно тонким чутьем.
Синий Дик словно провалился сквозь землю.
Глава 2. Блэкаддеры
Во всех Соединенных Штатах невольничество нигде не было таким тяжелым, как в той области, которая тянется вдоль Миссисипи и для краткости называется просто «Берегом».
В землях, расположенных к востоку от Аллеганской горной цепи и ранее других населенных европейцами, невольничество имело смягченные формы благодаря патриархальным нравам плантаторов и туземцев. То же самое можно сказать относительно штатов Кентукки и Теннесси.
В некоторых областях Луизианы, где преобладало благотворное влияние мягкосердечных и снисходительных креолов, невольникам также жилось неплохо.
Но в большей части той же Луизианы и на обширных плантациях хлопчатника и табака Миссисипи дело обстояло совершенно иначе.
Большинство собственников этих областей проживали на своих плантациях только часть года, месяцев пять-шесть, предоставляя в остальное время управление плантациями и надзор за неграми наемному управляющему или надсмотрщику. Пользуясь неограниченными административными правами, этот заместитель хозяина был крайне требователен и, по обыкновению, чрезвычайно жестоко обращался с подчиненным ему «двуногим домашним скотом», как подобные люди презрительно называли невольников.
Кроме того нужно сказать, что немногие из плантаторов были коренными уроженцами тех местностей, в которых находились их земли; преобладающее же большинство были выходцами не только из Северных Штатов Америки, но и из всех стран света. Эти иммигранты или с самого начала ничего не имели на своей родине, или же, промотав там свое состояние, явились в Новый Свет с целью нажиться за счет несчастных негров, каторжный труд которых оплачивался очень дешево и поэтому приносил громадную выгоду. Само собой разумеется, что за редким исключением, это были люди самых дурных правил, лишенные чести, совести и сердца.
Понятно, что они не могли смотреть на невольников иначе, как на живые машины, или как на особый род домашнего скота. Нисколько не заботясь о нравственных и материальных потребностях невольников, даже обыкновенно совсем отрицая оные,
