Сцена кажется почти нереальной, и снова молодой прерийный торговец начинает сомневаться в правдивости того, о чем говорят ему органы чувств. В конце концов, это может оказаться плодом воображения, результатом перенапряжения ума и претерпленных страданий. А быть может, виной всему пустынный мираж, так часто обманывавший его и прежде? Нежный голосок звучит снова, рассеивая его сомнения.
– Mira, caballero![45] Теперь видите, куда мы направляемся? Уже совсем близко, нужно только крепко держаться в седле следующие ярдов сто или около того. Там крутой спуск и тропинка узкая. Сдвиньте колени и доверьтесь кобыле, она хорошо знает дорогу и доставит вас в целости и сохранности. Так ведь, Лолита? Ну конечно, девочка моя!
Мустанг издает тихое ржание, словно отвечая на вопрос.
– Я пойду вперед, – продолжает девушка, – поэтому отпустите поводья и предоставьте Лолите самой находить путь.
Дав указания, проводница резко поворачивает направо, где тропа, проходя почти перпендикулярно склону, спускается в долину. Сопровождаемая идущим по пятам мустангом, она бесстрашно устремляется вниз.
Спуск определенно очень крут, даже для пешехода, и будь у него возможность решать, Хэмерсли отказался бы одолевать его верхом. Но выбора у него нет, так как не успел он даже выразить протест, Лолита пустилась в путь, высоко задрав задние и опустив передние ноги, как если бы стояла на голове! Всаднику не остается ничего иного, как повиноваться и держаться в седле. С этой целью он продвигает вперед ноги, а спину откидывает на круп так, что плечи его оказываются между связанных за голени убитых антилоп. В этом положении Фрэнк остается до тех пор, пока не обнаруживает, что едет вперед, а на лицо ему падают солнечные лучи – это значит, лошадь снова движется по ровному грунту.
– Теперь, сеньор, можно сесть прямо, опасность миновала, – доносится до него голос хозяйки Лолиты. – Ты вела себя молодцом, кобылка! Yeguita![46] – добавляет девушка, нежно потрепав мустанга по гриве. – Ты получишь обещанные орешки пиньон, целую квартилью![47]
Снова заняв место впереди, она направляется по бегущей среди деревьев дорожке, все еще уходящей вниз, но теперь по пологому склону. Рассудок Хэмерсли находится в смятении. Причудливые сцены, вещи, мысли и видения роятся перед ним, молодой человек снова начинает думать, что чувства либо обманывают его, либо обманываются сами.
На этот раз догадка верна – большая потеря сил и крови, лишь на время отступившая под действием возбуждения от странной встречи, берет свое, приводя к горячке, и постепенно лишает его сознания.
Фрэнк смутно ощущает, что въезжает под деревья, пышные кроны которых смыкаются, образуя купол у него над головой и закрывая солнце. Вскоре снова становится светло, так как мустанг выходит на поляну, в центре которой стоит здание, по виду сложенная из бревен хижина. Кентуккиец видит расплывчатые силуэты нескольких мужчин у дверей. Когда кобыла останавливается рядом с ними, слышится возглас прекрасной проводницы:
– Hermano![48] Держи его! Alerte! Alerte![49]
При этих словах один из мужчин подбегает к нему – чтобы помочь или убить, остается только гадать. Потому как прежде чем рука незнакомца касается Хэмерсли, свет меркнет перед глазами американца, и подобное смерти темное забытье окутывает его.
Глава 25. «Спасен ангелом!»
Снова тень Уолта Уайлдера простирается над Огороженной Равниной во всю свою гигантскую длину. Только на этот раз она указывает на запад, потому как солнце восходит, а не садится.
Это утро дня следующего за тем, когда проводник покинул раненного спутника. Теперь он возвращается на то место, где оставил его. Диск солнца только-только появился над горизонтом и светит ему прямо в спину. Лучи его падают на предмет, которого раньше при Уолте не было, и придают тени странные и фантастические очертания. Похоже, у этого великана прикреплено нечто по обеим сторонам головы – нечто, напоминающее пару рогов или обхватывающий шею хомут. Острия этих рогов направлены по диагонали наружу.
Если посмотреть на самого Уайлдера, загадка сразу разъяснится. Поперек плеч у проводника лежит оленья туша. Ноги животного связаны, в результате чего образуется подобие кольца, в которое продета голова охотника, а длинные и тонкие голени оленя, перекрещиваясь в виде буквы X, торчат в обе стороны.
Вопреки тяжкой ноше шаг бывшего рейнджера уже не напоминает походку отчаявшегося или измученного человека. Напротив, он размашист и упруг, а лицо его лучится радостью не хуже восходящего солнца. Сама тень его скользит над посеребренными листьями полыни с легкостью, с какой красавица в бальном платье плывет по навощенному паркету танцевальной залы.
Уолт Уайлдер не страдает больше от голода или жажды. Хотя туша на его плечах еще не освежевана, вырезанный из окорока большой кусок говорит о том, что проводник уже утолил первую из нужд, тогда как бульканье воды в висящей на боку фляге свидетельствует об удовлетворении второй.
Теперь он торопится на выручку товарищу и счастлив при мысли, что и его способен избавить от страданий. Пробираясь через заросли полыни, проводник ищет глазами намеченный ориентир, и вскоре замечает его – пальму, ощетинившуюся, словно гигантский дикобраз, нельзя пропустить. Уолт прикидывает, что до нее остается около мили, и тень от его головы уже мелькает среди похожих на штыки веток.
Тут нечто бросается охотнику в глаза, и радужное выражение разом стирается с его лица. Из веселого оно делается серьезным, озабоченным и настороженным. Это стая стервятников, явно напуганная его тенью, взмывает в воздух из зарослей полыни и начинает кружить близ веток пальмильи. Птицы определенно норовят снова приземлиться. Но что привлекает их?
Именно этот вопрос, промелькнувший в голове Уолта Уайлдера, стал причиной столь резкой перемены. Вернее, предположительный ответ на него.
– Небеса милосердные! – восклицает экс-рейнджер, резко остановившись и едва не выронив из рук ружье. – Неужели так могло случиться, и Фрэнк Хэмерсли откинул ноги? Эти стервятники, они сидели на земле, это как пить дать. Проклятье, что делали они там? Прямо под ветками пальметты, где я оставил его. И самого-то Фрэнка нигде не видно. Небеса милосердные, неужто это так…
Он не договаривает и замирает, очевидно парализованный недобрым предчувствием, и начинает пристально вглядываться в ветви
