— Вы не можете быть тут! — сдавленно хрипит он. — Вас уже нет!
— Ты просто пьян, братец. Потому всё мы можем.
Голос Ники звучит монотонно и мёртво. Бастиан вспоминает, что брат никогда не говорил столь безэмоционально. «Это не Ники! Это не может быть он!» Силясь отогнать морок, Бастиан трясёт головой.
— Страшно? — вопрошает Доминик. — Брать на себя ответственность за содеянное — страшнее.
Магдалена за его плечом молчаливо кивает, соглашаясь. И отворачивается.
— Какая ответственность? О чём ты? Я делал лишь то, что приносило благо семье и городу!
Мёртвое лицо Ники Каро искажает презрительная гримаса.
— Кому ты врёшь? — с его губ слетает тихое шипение. — Найди другие слова. Хватит лжи.
Бастиан кое-как поднимается на ноги, делает шаг вперёд.
— Какие слова тебе ещё нужны? Я не виноват перед вами ни в чём! — кричит он.
Резкий звук — то ли удар, то ли хлопок — заставляет Советника Каро обернуться. Он стоит на ступенях тёмной громады Собора, а на мосту полыхает электромобиль. И бьётся внутри живой воющий факел. У перил моста исходит криком то, что минуты назад было человеком, а теперь пламя превращает его в кусок горелой плоти. Ники Каро встаёт на перила… и это уже не брат Бастиана, а ребёнок в полыхающей одежде. Миг — и он падает в тёмные воды Орба, раскинув руки.
— Я не винов… — слова застревают в горле Бастиана.
Там, где только что стояла Магдалена, Советник Каро видит свою дочь. Амелия смотрит на отца, и лицо её искажено ужасом.
— Ты рыбу убил, — то ли спрашивает, то ли утверждает она.
Руки Бастиана пусты — но он чувствует, что сжимает гарпун. И разжать пальцы невозможно. Холодный стальной прут с острым жалом на конце словно врос в ладони. И Амелия видит его.
— Малышка моя… — шепчет Бастиан и делает шаг к дочери.
Девочка испуганно вскрикивает и несётся прочь. Она бежит бесконечно долго — бьются над плечами огненно-рыжие кудри, мелькают белые домашние туфельки. И Бастиан стоит и смотрит, не замечая, что ноги несут Амелию к проклятым каменным перилам моста через Орб.
— У тебя есть власть, — звучит из пустоты голос Доминика. — Власть и гордыня вместо нужных слов и умения видеть. Что тебе дороже?
— Амелия, стой! — в отчаянии кричит Бастиан и бросается за ней.
Миг — и он снова на неосвещённом мосту недалеко от резиденции семьи Каро. Один.
«Подумай о тех, кто дорог, — звучит в голове монотонный голос Ники. — Кто позаботится о них — ты или я?»
В дом Бастиан влетает, грохнув входной дверью так, что из комнаты охраны мгновенно выскакивает дежурный. Советник сбрасывает ботинки, пробегает вверх по лестнице, оставляя мокрые следы на ковровой дорожке, швыряет с балюстрады мокрую рубаху. И натыкается на отца. Невзирая на полночный час, Каро-старший одет в рабочий костюм.
— Где ты был? — спрашивает Фабьен таким тоном, что сын тут же понимает: что-то случилось.
Остатки хмеля покидают Бастиана мгновенно.
— У Роберов. Вероника что — не предупредила?
Отец принюхивается, глаза его превращаются в узкие злые щели.
— Пил?!
— Могу я раз в год…
— Не можешь! — раздражённо рявкает Каро-старший. — Твои дочь и жена больны, а ты…
Бастиан не дослушивает. Он быстрым шагом проходит в комнату Амелии, и две минуты спустя появляется с девочкой на руках в сопровождении бледной рыдающей горничной.
— Её рвёт… — давясь слезами, перечисляет служанка. — Поносит с обеда… И часа два как впала в беспамятство. Месье Каро, она горит вся… Мадам Вероника слегла, с ней то же самое…
— Кто ещё болен? — спрашивает Советник, не сбавляя шага.
— У нас — только горничная мадам Ивонн. У соседей тоже дети, месье Сент-Аман, месье и мадам Бошан, у четы Гуле пятеро слуг…
— Дай мадам порошок глины и побольше воды. И ждите врача.
Фабьен уже у выхода. Открывает дверь, пропуская Бастиана с его ношей.
— Поедем на твоей машине, она быстрее. Садись с Амелией на заднее сиденье. Где Вероника?
Бастиан бросает на него короткий взгляд, смотрит на мокрую от пота и бледную до синевы дочь, завёрнутую в одеяло.
— Выезжаем. Время дорого.
Прикосновение к плечу вырывает Бастиана Каро из зыбкого сна. Он резко поднимает голову, ударяется затылком о металлическую перекладину носилок-каталки, вдыхает едкий запах медикаментов, и только после вспоминает, где находится. Он сидит на полу под дверью кабинета дежурного врача, в лечебнице, из которой совсем недавно забирал Веронику. По ту сторону двери — его Амелия; для неё не нашлось места в палатах, а оставлять дочь в коридоре Советник Каро отказался наотрез.
— Месье Каро, доброе утро, — с дежурной вежливостью приветствует его доктор.
Бастиан щурится, всматривается в пожилое небритое лицо со следами бессонной ночи. Внутри словно сжимается невидимая рука, и Советника накрывает страхом: что он сейчас услышит?
— Как вы себя чувствуете?
— Не я. Амелия…
Голос чужой, скрипучий. Бастиан сорвал его ночью. Звал? Требовал? Он не помнит подробностей.
— Стабильна. Но по-прежнему тяжёлая.
Советник встаёт, морщась от боли в затекшем теле. Босой, в одних измятых брюках, воняющий перегаром, на мгновение он испытывает укол стыда. Разбитые костяшки пальцев на левой руке — кого он ударил? За что? Быстрый взгляд на врача: нет, этот точно в порядке.
— Доктор, я прошу извинить моё безобразное поведение этой ночью, — негромко говорит он, стараясь дышать в сторону.
Прямую линию губ врача трогает улыбка — понимающая, сочувствующая.
— Месье Каро, будь мой ребёнок на грани жизни и смерти, возможно, я вёл бы себя точно так же. Вам принесут халат, накиньте и пройдите, пожалуйста, вон туда.
— Процедурная?
