— Не верю я этому. Мой знакомый из Днепра год назад демобилизовался. Весной понял к чему идет Украина и смылся в Крым. В августе вернулся домой, вклеил за день фото в паспорт и снова в Крым. Боялся, что на границе задержат. Пронесло. Кто не хочет воевать, тот не воюет. А эти хотят и рыбку съесть и на кол не сесть. По-моему: взял в руки оружие, пошел на брата — лежи в кустах, корми червей.
— Я рассказываю то, что видела. Многие из сел. Им сказали: «Россия напала на Украину», — и послали защищать Родину. Они законопослушны до идиотизма. Здесь поняли, что к чему и теперь не знают, что делать: сдаваться или убегать. Дома посадят как дезертира, а здесь непонятно что. Они видят, как украинские Грады стреляют по направлению Донецка и Ясиноватой. Видят, как танк с украинским флагом стреляет в сторону блокпоста ДНР, разворачивает башню и лупит по коксохиму, а потом танкисты говорят, что террористы обстреляли коксохим. я им говорю, что с балкона видела, как они по коксохиму стреляли.
— И что танкисты?
— Улыбаются. Им плевать на мое мнение. Они меня за человека не считают. Нацики и правосеки на русском принципиально отказываются говорить. Твердят одно и то же: «Вы нашу зэмлю захопылы. Мы вас будэмо за цэ ризаты и рваты». Я говорю: «Я здесь родилась, выросла и работаю». А они: «Вы нашу зэмлю захопылы». Я спрашиваю: «Ты где родился?» «Во Львове». «Если я захватила твою землю в Авдеевке, то ты захватил мою землю во Львове?» «Нет», — говорит. «Если во Львове твоя земля и в Авдеевке твоя, то моя где?» «Вали в Рашу», — говорит. «Но я здесь родилась». «Значит, делай то, что тебе говорят». «Я не рабыня». «Вы тупые ватники. Не понимаете своего счастья и мешаете нам получить его для себя и для вас». «Если я буду делать то, что вы мне скажите, я буду умной?» «Мы вам нашу зэмлю не виддамо».
— М-да. Для укропа, выращенного без солнца в бендеровских схронах, логика железная.
— Там много интересных кадров. Ваши пациенты точно среди них есть.
— Они что медкомиссию не проходят?
— Не знаю. Саша, например, снайпер, был контуженный. У них было десять снайперов. Они не пили. Остальные не просыхали. Meнялись военные каждые 10–12 дней. Снайпера по очереди дежурили на крыше десятиэтажки. Особо не скрывались. Курили открыто на крыше и окурки бросали вниз. Саша был из Сум. Ему 24 года. Дежурил только один. В глаза никогда не смотрел. Стрелял по всем. Он подходил к нам вечером и говорил, что заступает на дежурство, и чтоб на улице никого не было в комендантский час. «У меня тепловизор и мне в падлу разбираться, кто свой, а кто чужой», — говорил он. Однажды ранил в ногу своего же. Тот пьяный лазил ночью, водку искал. Саша со скуки и для тренировки собак отстреливал. Он что, по-вашему, нормальный?
— Странновастенький.
— Был еще один дерганный. Его в первом же бою под «Царской охотой» контузило. Там ополченцы укропов здорово покромсали. По сей день их трупы в бассейне и по посадкам лежат. Они оттуда кто куда разбегались. По зеленке и к нам. Один говорил: «Я вас ненавижу. Когда демобилизуюсь, то приеду и всех перережу». Сейчас ему, якобы, запрещают это делать.
— Расскажи что-нибудь веселенькое.
— Там все веселенькое до слез. Выхожу я как-то утром из своего дома, а у меня посредине двора надпись на украинском: «Вхид забо-ронэно». Я так и не поняла, куда вхид и кому заборонэно. Подошла, ноги о надпись вытерла и пошла дальше.
— И никто ничего?
— Нет. Еще мама одна бегала вечером и кричала, что ее тринадцатилетнюю дочь изнасиловали. Девочка после девяти вечера постоянно ходила к ним мобильник заряжать, сгущенку с ними ела, домой носила, а потом вдруг ее изнасиловали.
— Может, у них сгущенка кончилась, и они не расплатились?
— Может. Мама из неблагополучных.
— Ачто еще?
— Они каждый вечер к нам во двор приходили с автоматами и стреляли вверх или нам под ноги. Это у них называлось «ватников кошмарить».
— Зачем?
— Не знаю. Может спьяну, может, силу и власть показать, а может, хотели прогнать нас и вещи спакойненько, без слез и крика, забрать. Я уверена, что они обстреливают города для того, чтобы жите лей прогнать и ограбить их дома и квартиры.
— Мне Свистюк говорил, а он родом из Черновицкой области, что его родственница из Тернополя уже приезжала в Донецк, чтоб себе и родственникам квартиры в центре, недалеко друг от друга, присмотреть. Им сказали, что в Донецке много брошенных квартир и кто хочет, тот может уже переезжать.
— Очень может быть. Они считают, что прививают нам любовь к Украине. Один пьяный придурок поймал у нас во дворе шестилетнего пацана и выпытывал: «Ты за нас или за ДНР?» Одной рукой пацана держит, а другой — в воздух из автомата стреляет. Мне под ноги стреляли. Один раз пьяный укроп автомат к моему виску приставил и спрашивает: «Аты что, не боишься?» «Нет». «А если пристрелю?» «Стреляй». Однажды так довели, что я пошла к ним на блокпост (возле моего дома) и стала требовать, чтобы меня застрелили. Они смеялись. Стакан водки налили мне и дали. Я его об БТР разбила. Кричу: «Стреляйте, сволочи!»
— Смелая вы женщина.
— Истерика это, а не смелость. Меня снайпер от них еле увел. Я не хотела уходить, пока меня не
