Вспоминал я в мае того же года, после Одессы, стихи Арсения Несмелова. Равно они относятся к Донецку в частности и к Донбассу вообще. Еще в Славянске, видя процентное соотношение вставших в ряды Ополчения местных мужчин, столь контрастировавшее с ожиданиями, Стрелков отдал приказ, принимать в Ополчение женщин, о чем недвусмысленно упомянул в видеообращении.
Помню один из неловких моментов, произошедших со мной в Донецке, на территории штаба бригады, который располагался в бывшем здании СБУ. Во внутреннем дворе-колодце, я сидел с кем-то из ополченцев на скамейке, что между часовней и входом в столовую (эти скамейки выполняли роль курилки). Курили, разговаривали. Мимо проходили туда-сюда бойцы. В какой-то момент, из общего «потока» подошла девушка, не думаю, что сильно старше меня, с оружием (не помню, со снайперской винтовкой или автоматом), и закурила. По неписаным законам этикета фронтового братства каждый, если явно видит, что важном разговору не помешает, может просто подойти к паре незнакомых бойцов и в зависимости от настроения либо поболтать да пошутить, либо высказать что-то «общее, накипевшее» (с личным в данном случае такой простоты все же нет). И вот, нервно закурив, бросает несколько раздраженных фраз на тему: «как же это задолбало… позорище… за нас мужики из России воевать едут, мы бабы за оружие взялись, а наши, донецкие, либо сбежали, либо пиво по диванам бухают, сволочи…» Я неловко туша о край урны «бычок» смотрел как-то в сторону, сейчас не уверен, но, кажется, ополченец, с которым я стоял тогда рядом, тоже чувствовал за мужскую часть человечества какую-то неловкость, несмотря на то, что так же как и я имел в кармане не синий а красный паспорт…
«Эту землю снова и снова. Поливала горячая кровь. Ты стояла на башне Азова Меж встречающих смерть казаков.»Боев за город в июле не было, но потери мы все же несли. Как-то раз, наша разведка, возвращаясь домой после того, как «покошмарила» украинцев, сбилась с пути и попала под огонь. Группе удалось уйти в полном составе целиком, всем, кроме одного бойца. Пуля попала нашему пулеметчику в бок и дошла до сердца, смерть наступила мгновенно. Родом погибший был из Ждановки. Через пару дней были похороны. Мы приехали с командиром роты и его замом. Крошечный городок, каких много на Донбассе. Долго плутаем по улицам с разбитым асфальтом и, наконец, между сутулых советских ни то «много» ни то «мало» этажек и иных неказистых строений находим наш поворот во дворик. А вот и тот дом… Деревянный двухэтажный.
как говорят «барачный тип постройки»: таких и по сию пору хватает и у нас в провинции. Жаркое утро, солнце уже печет, а зайдешь в парадную, и как будто попадаешь в другой мир: яркое слепящее солнце сменяется полумраком, зной мгновенно уступает место сырому холодку. Скрипучие половицы, истертые сотнями рук перила лестниц. Выходит мать, уже пожилая женщина, на вид лет шестьдесят, сын у нее был один. Скоро из морга привозят тело, перед парадным ставят табуретки, на них гроб. Батюшка начинает отпевание. Вокруг стоят соседи, несколько поколений людей, многие знали нашего погибшего еще мальчишкой, кто-то учился, может, в одном классе с ним, вместе играли в этом тенистом, зеленом дворе, сидели за одной партой, а теперь… а теперь две табуретки и на них гроб, с телом убитого ополченца. После отпевания мать погибшего все подходила к нам и без слез (почти не плакала, но разве сдержав слезы, скроешь?) повторяла, умоляла нас: «Ребятки, берегите себя, пожалуйста». Да только как, на войне «уберечься»?.. Если бы узнать эту науку, то и убитых бы, глядишь, не было бы.
Похоронили погибшего на местном кладбище. Когда давали «последний залп», кто-то, конечно, не сдержался и начал садить в воздух очередь, многие последовали его примеру.
В конце июля к нам неожиданно перекинули тогда еще малоизвестного «Гиви» с парой «Нон» (дело как-никак пахло жареным). «Ноны» «сдружились» с взводом разведки и по ночам (днем техника не выдерживала жары) «кошмарили» украинцев. Я занимался бумажками. А именно составлял списки личного состава и вооружения, делал удостоверения ополченцев, подавал записки по роте, делал нашим бойцам справки, по которым предприятия, с которых ушли в Ополчение люди, обязаны были продолжать выплачивать им зарплату и т. п. Через некоторое время случилась беда. Наши передовые позиции проходили по старой, одноколейной ж\д насыпи, «перерезающей» посредством виадука трассу Иловайск-Россия. В одну ночь, «Ноны» работали в районе насыпи, но, несмотря на команду командира, несколько бойцов из глупого любопытства не оставили район, из которого вели огонь наши самоходки. Ответный огонь украинских минометов не замедлил. В итоге, у нас трое раненых, двое тяжелых. Легче всех отделался молоденький боец с позывным «Мамай», небольшой осколок попал ему в правую ладонь. Первый тяжелый, с позывным «Мешок», получил осколок в голову, но был транспортабелен и увезен той ночью в Донецк, со вторым бойцом было труднее…
«Туча», такой позывной имел второй тяжелораненый боец, был сильно посечен осколками. Высокий, сильного сложения… его организм долго не сдавался. «Тучу» доставили в Иловайскую больницу, но что может простоя провинциальная больница против множественных осколочных ранений?.. Через несколько часов он умер.
На следующий день в расположение принесли личные вещи погибшего. Все по мелочи, небольшая сумка, почти кошелек и еще не разрядившийся мобильный телефон. Я взял вещи и положил на столе в своей комнате. Было уже поздно, я и «Монах» тогда вместе, курили, разговаривали. Вдруг телефон зазвонил. На дисплее еще живого телефона отражалось живое имя, и мы молча смотрели, как на беззвучном режиме то загорается, то гаснет дисплей. На нем высвечивалась имя: «Милка». Все было понятно, конечно, по имени. Потом я узнал, что под этим именем его возлюбленная, звонящая из беженского лагеря в Ростовской области… В полутемной комнате я и «Монах» несколько секунд молча смотрели на дрожащий телефон. Телефон замолчал. Мы вдруг как бы ожили, «Монах» начал мне напоминать, что я замполит и должен был взять трубку, все сказать, и т. п. Сам он брать трубку и рассказывать, конечно, не рвался. Вдруг телефон вновь заморгал дисплеем и начал медленно извиваться на столе. Тогда, через несколько секунд я сделал
