На переднем крае. Битва за Новороссию в мемуарах её защитников

в себя, что видно по качеству снимков. Пока ополченцы «работали» с дверью, один, из находившихся внутри, попытался уйти через окно. Он спрыгнул с третьего этажа, к счастью для него — удачно, ничего себе не поломав, но, с другой стороны — мог бы и удачнее, потому что упал он прямо в руки тут же скрутивших его бойцов. Оказалось, что это один из хозяев квартиры. Он пообещал, в обмен на лояльное к нему отношение, уговорить брата и маму (!), находившихся в квартире, открыть дверь «по-хорошему». После ю минут переговоров, люди в квартире согласились открыть дверь, однако, «расстрелянный замок» не открывался. В конце концов, второй мужчина повторил путь своего брата, и тоже выбрался через окно, так же, оказавшись в гостеприимных руках бойцов ополчения ДНР. Когда же, все-таки, дверь взломали и бойцам удалось проникнуть внутрь, там обнаружились еще двое мужчин и две женщины — молодая и другая, в возрасте, мать уже задержанных двух братьев. Руки обоих братьев были все в «дорогах» — в следах многочисленных уколов. Пока ополченцы «воевали» с дверью, у обитателей квартиры было, естественно, время уничтожить все улики, однако, они не успели «слить» все. Повсюду на кухне, в комнате, — во всех углах, валялись шприцы, пузырьки из-под «кофекса», различные таблетки, маленькие граненые стаканчики с остатками белого порошка и т. д. На некоторых шприцах видна была запекшаяся кровь. Из-под дивана, из шкафа, из столов — отовсюду — бойцы извлекали мобильные телефоны, «планшеты», ноутбуки… «Ворованные», — сказал мне, кивая на всею эту «роскошь», один из бойцов. Впечатление от всего увиденного, было гнетущее. Обшарпанные стены с жирными пятнами на старых обоях, грязь, смрад, царящие в квартире, худые, высохшие фигуры братьев, желтая кожа на руках в татуировках и в следах от уколов… Неожиданно взгляд упал на ордена и медали Отечественной войны… «Чьи?..» «Это — деда, ее отца — кивнул на мать один из братьев. — Он недавно умер.» «Что ж вы, суки…» — выдохнул один из бойцов. Находившаяся в квартире молодая женщина оказалась беременной. Следов уколов на ней не было, ее, чуть позже, отпустили, порекомендовав озаботиться здоровьем будущего ребенка и не шляться по ночным наркопритонам. Оставались еще двое мужчин. Один, которому, во время осады и вскрытия двери, придавило чем-то тяжелым ногу, сидел, постанывая, в углу и ждал своей участи. Он сразу признался, что «колется», что приходит сюда за «дозой» и пообещал «завязать, если его отпустят». При этом он добавил, показывая на свою раненую ногу, что «претензий ни к кому из группы, производившей задержание, не имеет», чем развеселил всех бойцов. Последний из находившихся в квартире мужчин, сказал, что зашел сюда с целью навестить старого приятеля, про наркотики ничего не знал. Он сказал это просто и убедительно, следов уколов на его обнаружено не было и его, в рез-те, его, так же, как и беременную девушку, отпустили. Отпустили и «не имеющего претензий», раскаявшегося наркомана… Братьев же, аккуратно упаковав обоих в багажник, увезли куда-то, где роют окопы…

В это же самое время, через два дома от «нашего», другая часть бойцов ополчения вскрывала такую же дверь в другой квартире. Эта квартира была во многом похожа на «нашу», такой же смрад, такая же грязь, такая же тоска на стенах, на потолке, во всем. На кухне, в углу, стоял изможденный, худой явно очень больной человек. Он показывал на шприцы и склянки, объясняя перед объективом, назначение тех или иных предметов. Командир этой группы ополченцев, долго в него вглядывался, потом, вдруг, спросил его: «Ты — спортсмен?..» Тот не отвечал. «Ты же — мастер спорта?..» Тот молча смотрел в пол. «Я же знаю тебя!. И ты меня должен помнить! Посмотри на меня! Помнишь?.» «Спортсмен» кивнул головой. «А этого (командир назвал фамилию) помнишь?..» «Спортсмен» опять кивнул. «Ты же у моего тренера занимался!.. Ты же — боксер!.. Да он же, — обращаясь к своим бойцам, взволнованно сказал командир — «мастером» был! Ты понимаешь, что такое — тогда! — получить это звание — «мастер спорта»?.. Как же ты мог?.. — снова обратился командир к нему, — что же ты со своей жизнью сделал?.. Ты же всех нас… Ты же у такого тренера был!..» «Спортсмен» молча смотрел в пол. Вдруг, он, все так же, не поднимая глаз, негромко, начал произносить чьи-то имена и фамилии. Очевидно, это были фамилии спортсменов, тех, кого они оба — командир и «спортсмен» — хорошо знали. «Помнишь… — сказал командир. — Значит, мозги еще сохранил… Сколько ты лет этим, — он кивнул на шприцы и медикаменты. — занимаешься?» «Двадцать лет.» — тихо ответил «спортсмен». «Ссука!.. Что же ты наделал?. Да как ты!.. Нет, я не могу на него смотреть!.. Заберите его!» Командир вышел из квартиры. Мы вышли, «спортсмен», со связанными руками, тоже. Мы пошли по почти невидимой в темноте тропинке. Один из бойцов о чем-то негромко переговаривался со «спортсменом». Я подошел ближе. «Что врач говорит?.. Сколько?..» «Полгода дает». Мы прошли несколько шагов молча. Боец, разговаривавший со «спортсменом», взял его руки, развязал их. «Иди.» Мы пошли к машинам, где нас ждали, лежащие еще на земле, в ожидании загрузки в багажник, связанные братья. «Спортсмен» остался стоять один на ночной улице…

Мы мчались по ночной ухабистой дороге к Донецку. В салоне нас, с водителем, было шестеро. За моей спиной, в багажнике, переплетясь татуировками, лежали связанные братья. «Щас «Счастье» будем проезжать, — предупредил боец водителя, — ты осторожнее, могут накрыть…» «Так в «Счастье» же — наши!» — удивился водитель. «Знаю! Потому-то и надо быть внимательней!.. «Наши»…»

20 июля 2014

МЫ ВЕРНЕМСЯ(«Новороссия», № 6,18 июля 2014)

Мы оставляли Славянск ночью. Настроение у всех — у солдат, у командиров, было — паршивей некуда. Мы так привыкли к мысли о том, что Славянск — это второй Сталинград, мы так готовы были биться за каждый дом, за каждый камень, что сама мысль о том, что можно, вдруг, так — ночью, без боя, без шума — оставить город с его, верившими нам и в нас жителями, с моей, ставшей уже мне родной, 84-летней Л. Н., которая завтра не услышит моего условного стука в дверь (я обещал принести ей воду), с красивыми девочками Настей и Лерой, с которыми мы условились встретиться в одном из кафе в центре города «…на Петра и Павла, 12 июля, чтобы отпраздновать Победу»… — сама мысль об у х о д е казалась недопустимой, святотатственной… Мы превратили город в крепость — весь город был «обернут» несколькими