Рябушев недобро смотрел на нее, размышляя. Он верил ей. Женщина оказалась права, как всегда, высказывая вслух то, о чем он сам хотел бы промолчать, чтобы сохранить лицо. И полковник, и Доктор Менгеле приходили в ужас от мысли, что их эксперимент может провалиться со смертью главного подопытного образца. Геннадий мечтал исследовать психофизиологические реакции пленницы, Андрей Сергеевич думал о том, что Алексеева порой дает поразительно мудрые советы, его мучило любопытство. Как она поведет себя в той или иной ситуации? К чему стоит приглядеться, чему поучиться? И он не лгал, когда сказал ей, что всей душой желает сотрудничества. Полковник колебался. Принять ее условия, сохранить жизнь мальчишке, которого мечтает заполучить Гена? Поддаться на шантаж? Где гарантия, что Марина и Женя не выйдут из-под контроля, поставив под угрозу упорядоченную жизнь его убежища? С другой стороны, обещание женщины – не блеф, Андрей верил, что ей хватит духу умереть, если он откажет ей в просьбе. Впервые за долгое время начальник бункера сомневался.
– Хорошо. Жизнь мальчишки – это все, что вы хотите? – наконец, спросил он.
– Свободу его и моих перемещений в случае сотрудничества. За это я обещаю вам выполнять ваши приказы. Любые.
– Опрометчивое заявление, Марина. Вы даже себе не представляете, что я могу вам приказать, – нехорошо усмехнулся полковник.
– Ну же?
Он протянул ей простой канцелярский нож.
– Если я прикажу вам порезать себе руку, вы это выполните? – спросил он, внимательно наблюдая за своей собеседницей.
– Вы ждете от меня подтверждения преданности? Пусть будет по-вашему, – кивнула Алексеева. Она прочертила глубокую царапину на внешней стороне руки, чуть ниже локтя. Ее лицо было совершенно спокойным и даже отрешенным. Женщина задумчиво взглянула на капли крови, выступившие из-под лезвия, и снова посмотрела на Рябушева, возвращая нож.
Некоторое время молчали, думая каждый о своем.
– Вы меня удивили, – наконец признался мужчина. – Я думал, договориться будет сложнее.
– Вы хотите знать мои мотивы, не так ли? Любопытство – страшный грех, за него многие поплатились разбитыми иллюзиями, – без улыбки заметила Марина.
– Я восхищаюсь вами все больше. Поразительная проницательность, удивительный разум.
– Ах, какая грубая лесть. Мы с вами по одну сторону баррикад, хотя я не одобряю ваших методов. Моя жизнь была посвящена выживанию, и после эксперимента мне хватит благородства продолжить начатое. Признаюсь откровенно, мое любопытство не меньше вашего. И да, мне действительно некуда идти, сотрудничество принесет всем куда больше выгоды и пользы, чем попытки сопротивляться, заведомо бесполезные. Что же насчет мальчишки – я сама еще не знаю, почему мне так важно, чтобы он остался жив. Не спрашивайте – когда я придумаю убедительный ответ, скажу вам об этом. Пока что считайте это сентиментальностью и блажью. Наверное, я сошла с ума, но его жизнь мне кажется куда более ценной, чем моя собственная. Женя – мое прошлое, моя светлая память о детях, которых я не смогла спасти. Наивный, безрассудный и смелый. Такой же, как мои воспитанники. Это – последнее, что у меня осталось, как бы глупо ни прозвучала сейчас моя исповедь. Жертва, искупление, как угодно называйте. Я должна его спасти, потому что не спасла других. Для успокоения собственной совести. И та сделка с собой, на которую я иду, соглашаясь сотрудничать с вами в ваших жестоких экспериментах, оценена в одну человеческую жизнь.
– Понимаю вас, – неожиданно кивнул Рябушев. – Забавно, насколько мы с вами похожи. Когда Гена начал свои опыты над людьми, мне было очень тяжело это принять. И сделка с собственной совестью обошлась несколько дороже. Как-нибудь я расскажу вам об этом. Хорошо. Пусть будет так. Мальчишка остается жить. А вас, товарищ Алексеева, я поздравляю со вступлением в наши дружные ряды. Теперь к делу. Ваш сын находится в бункере автоконструкторов, и наша задача, как вы совершенно верно заметили, забрать его оттуда. Я пока не знаю, как нам это сделать, предлагаю вместе составить план.
– Вы на самом деле не знаете, кому сейчас сохранили жизнь? – мягко спросила Марина. Полковник удивленно вскинул брови, обратившись в слух. – Женя Коровин – сын начальника бункера автоконструкторов. Как вы думаете, согласится ли отец отдать нам моего мальчика, когда мы вернем ему собственного ребенка?
– Ах, какая же вы удивительная сволочь! – с восхищением воскликнул Андрей Сергеевич. – Прелесть! Обожаю таких людей, от них можно ожидать чего угодно. Признаться, я начинаю побаиваться, не зря ли я обещал вам свободу перемещений. Я не удивлюсь ножу между лопаток из ваших женских ручек.
– В том-то все и дело, что я не сволочь, – грустно заметила Марина. – Мое слово стоит дорого. Я обещала вам преданность и верность. Вы ее получите. А Женя получит свободу. И если что-то вдруг пойдет не по моему плану, он все равно останется жив, это главное. Кстати, в случае моей неожиданной смерти сделка остается в силе, это вам тоже придется обещать. И еще одно. Парень не должен знать о том, что происходило за закрытыми дверями вашего кабинета, он слишком честный и благородный, в отличие от вас и от меня. Он может натворить много глупостей. Необходимо инсценировать побег, пусть пленник думает, что сумел вас обмануть. Его доверие ко мне сейчас – ключевой момент.
* * *Марина вынырнула из омута воспоминаний, устало тряхнула короткими волосами, отгоняя наваждение. Она вновь сидела напротив полковника, пила чай из того же стакана и думала о своем.
– Я не замечал такого мазохизма за тобой раньше, – проворчал Рябушев, наливая ей еще кипятка из чайника.
– Ты плохо меня знаешь, – бросила Алексеева, бесцельно перебирая бумаги, лежащие перед ней.
– Если серьезно, на твоем месте я бы задумался о том, чтобы наказать паршивца. Он слишком много себе позволяет для пленника. Не боишься?
– Я разберусь сама, – недовольно ответила женщина. – Ты обещал.
– Мое терпение не безгранично. Я тебя предупреждаю, еще одна его выходка – и я лично позабочусь о том, чтобы мальчишка ответил за каждое свое слово. Бунтовщики мне не нужны, не хватало еще, чтобы мои подчиненные насмотрелись на его безнаказанность и подумали, что им
