Одновременно из десяток глоток вырвался крик:
– Вернись к нам, Отец Горечи!
Лютичи принялись кататься по земле, выть, рвать на себе волосы. Кукша ждал. Ждал, пока их отчаяние не дойдет до предела.
Вот кто-то достал нож; разорвав рубаху, принялся полосовать грудь.
– Возьми всю мою кровь, повелитель, только вернись, вернись к нам!
То тут, то там лютичи резали себя, поливая кровью капище.
Пора.
Кукша вышел из своего укрытия, медленно подошел к идолу.
– Я тот, кого вы ждали!
Над капищем повис радостный вопль:
– Веди нас!
– Я дам то, что обещал. Я научу вас, как стать волками, как сохранить молодость, как обрести заново молодые тела! Смотрите – я жив, я возродился. Смотрите – мое тело напоено силой!
Вновь раздались радостные возгласы.
– Ваша жизнь – сон! Ваши лица – бледные тени! – бесновался Кукша. – Я разбужу вас! Я укажу путь! Хотите ли вы этого?
– Веди нас!
– Ваш повелитель к вам вернулся! Ваш повелитель позаботится о вас!
Лютичи повизгивая бегали на четвереньках, видимо, подражая волкам, облизывали друг друга, совокуплялись.
«Как же просто управлять вами, – криво усмехнулся Кукша, – всегда, во все времена. И как же вы заслуживаете того, чтобы вами управляли!»
– Веселитесь, братья, – закричал он, – покажите, как рады вы возвращению вашего повелителя.
Часть 3
Когда цветет папоротник
…И в это время радостный неожиданный крик петуха долетел из сада, из того низкого здания за тиром, где содержались птицы, участвовавшие в программах. Горластый дрессированный петух трубил, возвещая, что к Москве с востока катится рассвет.
Глава 1,
в которой рассказывается о том, как трудно найти цветок папоротника купальской ночью
Вокруг клубилась черная, как воронье крыло, купальская ночь. Огромная, белая, словно насметаненный блин, луна царствовала над ночным миром. Ее зыбкий свет падал на сочные, еще не спаленные солнцем травы, на кроны исполинских дубов, на избы, вросшие в землю бревенчатыми стенами, и умирал в пламени костров, вокруг которых неистовствовала сама жизнь.
На землях полян была теплынь, воздух словно парное молоко – ласковый, нежный. Стоял месяц Изок[5] – макушка лета. Баловал чад своих.
В эту ночь нечисть особенно сильна, поэтому нельзя спать, не то пропадешь. Ведьмы, злые колдуны, водяницы[6] и оборотни вредят во всю свою мощь. Не уследишь – и коровы лишатся молока, а поля – посевов. Леший может закружить до смерти или завести в чащобу и там бросить. Говорят, что водяной в эту ночь справляет именины и потому затягивает в омут всякого, чтоб не баламутил воду, не мешал пиршеству.
И народ полянский не спал. Девки с парнями прыгали через костры, плескались в днепровских водах.
Ах, как пахли купальской ночью травы, как дурманили голову. Не оттого ли в месяце снегосее,[7] щедром на бураны и вьюги, поземки да метели, нарождается столько младенцев?.. Не оттого ли колышутся прибрежные кустарники?..
По могучей реке плыли венки из полевых цветов с горящими лучинами. Если проплывет, девушка, твой венок дальше остальных, не потонет в «степном море», то счастлива будешь до самой смерти, а коли лучина твоя останется гореть, когда остальные потухнут, то жить будешь долго.
Но Лихо уж давно протоптало тропу в эти места. Ни один год без крови и горя не обходится. А тут еще, люди говорят, завелся в здешних местах оборотень, что ни день находят истерзанного человека. Совсем житья не стало!
Луна, око Ирия, бесстрастно взирала на пиршество жизни. Пусть пылают костры, пусть с прибрежных круч мчатся в реки огненные колеса – символы дневного светила, ночная владычица получит свое. И очень скоро.
Горька, как полын-трава, была для Гриди эта ночь. И пахла ночь не спелыми травами, а смертью. Он не прыгал через костры, не тискал девок. Бродил как неприкаянный по лесу, выискивал папоротников цвет. Хорошо еще, Алатор сказал, по каким тропам не ходить, не то бы угодил в яму Гридя или под самострел…
Всем известно, что животные на Купалу разговаривают, травы наполняются волшебной целительной силой, поэтому сведущие люди торопятся их собрать. Особенно в почете разрыв-трава, способная разомкнуть любой замок, и цвет папоротника – тот, кто его найдет, будет всю жизнь счастлив, и все клады откроются ему.
Искал Гридя цветок папоротника не по своей воле, а по приказу ведуна деревенского. Если найдет Гридя папоротников цвет да убережет его от сил нечестивых вроде волкодлаков да леших, то даровано ему будет прощение, а нет – так утопят его вместо Купалки. Не сегодня, так завтреча. А кинется в бега, того хуже. К чужому-то роду не прибьешься – в лесу и сгинешь, не вспомнит никто. Бедовик, он и есть бедовик. Э-эх…
Слава за Гридей утвердилась хуже некуда. Сельчане сперва перешептывались, а потом и вслух начали поговаривать, что ходит за ним по пятам Лихо. Где ни появится Гридя, там непременно что-нибудь случится. Подойдет к стаду – волки телок порежут, войдет в дом – следом вор залезет, взглянет на девку – у той чирьи по лицу поползут, женихи в разные стороны, как тараканы от метлы. Сельчане его сторонились, но зла не делали – жалели. До поры до времени, конечно…
Старики говорят, что папоротников цвет является всего лишь на миг, вспыхивает, как клинок на свету, и тут же гаснет. Если в тот самый миг, как он вспыхнет, сорвешь его, то твоим будет. А для того чтобы не пропустить миг этот, следует найти папоротник с почкой на стебле и сторожить его, до полуночи не сводя глаз.
Гридя оглянулся – вдалеке сквозь деревья виднеются огни, доносится смех. Ох, не хочется углубляться в дебри. Разная нечисть, поди, уже повыползала из нор – луна вон как таращится.
Но деваться некуда. Вблизи деревни лес сухой, хвойный. Где тут сыщешь папоротник? Придется идти к болоту. Э-эх…
Гридя еще немного порыскал вокруг, уж очень не хотелось отправляться во владения Морены и Ящера, вздохнул и зашагал по тропе.
«Главное – не бояться, – твердил он себе, – как вспыхнет цвет, сразу рви его и беги не оборачиваясь что есть мочи. А обернешься, упыри голову вмиг оторвут. И еще, нельзя пугаться. Как испугаешься, так смерть и придет».
От этих размышлений стало как-то совсем невесело. За спиной-то и дело раздавалось совиное уханье. Из-за соснового кряжа вдруг послышался волчий вой. А может, и не волчий вовсе. Мало ли кто в купальскую ночь волком может обернуться.
Через тропу что-то метнулось. Хрустнула ветка. Захлопала крыльями потревоженная ночная птица.
То ли заяц, то ли оборотившийся зайцем лесовик, пес его знает!
У Гриди перехватило дух, сердце провалилось куда-то в живот. Гридя сторожко огляделся. Кажется, вокруг спокойно – лес не шелохнется. Да только спокойствие это мнимое – под каждой корягой, в каждой яме, норе в эту проклятую ночь погибель таится.
– Трясца тебя ухвати! Паралич тебя возьми! – Пусть знают упыри поганые, что не дрожит он от страха.
Лес совсем затих. Гриде показалось, что даже луна стыдливо потупила бесстыжие очи. Деды зря болтать не станут, слова скверные против нечисти – наипервейшее дело.
