У Ермолова в Петербурге было множество недоброжелателей, распускавших о нем абсурдные слухи. Так, говорили о его ужасной лености, что он обычно пьян уже с полудня, а в остальное время до следующей попойки беспробудно спит. Болтали о якобы фантастических злоупотреблениях, допущенных главнокомандующим. Предрекали его скорый арест, надевали на него кандалы, отправляли в ссылку и даже на каторгу, заточали в тюрьму, хоронили в неизвестной могиле.
Недоверие императора, злословие столичных франтов, ослабевшее здоровье, неудачи — все это подавляло Алексея Петровича, об уверенной и победной поступи которого Александр Пушкин писал: «Смирись, Кавказ: идет Ермолов!» В письмах Ермолова появились жалобные нотки, совершенно не свойственные ему ранее: «Положим, что неприятелей число у нас равное; но возможно ли допустить равное число доброжелательствующих? — писал Ермолов Воронцову. — На твоей стороне преимущества происхождения, имени, ознаменованного важными заслугами предков, средств, доставляющих связи и способы утверждать их, и даже множество приверженцев. Мне отказаны все сии выгоды!!!»
19 июля 1826 года началась очередная Русско-персидская война. Ермолов просил царя о подкреплении. Если удерживать подобие порядка на Кавказе он еще мог, то успешно воевать против персидской армии сил явно недоставало. Николай I прислал свежие войска, но вместе с ними и нового командира — Ивана Паскевича.
Поводом к такому решению стало крайне неудачное начало военных действий. Персидские войска под водительством Аббас-Мирзы многократно превосходили русский контингент в приграничной полосе. Быстро выдвинуть резервы к границе было затруднительно. Некоторые отряды остались без прикрытия в очень опасном положении. Три роты 41-го егерского полка не успели вовремя отступить перед лицом наступавших персов и были окружены. Помощи ждать было неоткуда, командир принял решение сдаться.
Пленение егерей разозлило императора. С заметным раздражением он отчитывал Ермолова: «Русских превосходством сил одолевали, истребляли, но в плен не брали». Горький упрек. Этим же письмом Николай I уведомлял, что направляет на войну против персов Паскевича: «Назначив его командующим под вами войсками, дал я вам отличнейшего сотрудника, который выполнит всегда все, ему делаемые, поручения с должным усердием и понятливостью. Я желаю, чтоб он, с вашего разрешения, сообщал мне все, что от вас поручено ему будет мне давать знать, что я прошу делать как наичаще». Да, формально Паскевич подчинялся Ермолову, но действующей армией теперь командовал он, а кроме того, любимец царя мог прямо сообщать ему обо всех приказаниях Ермолова с соответствующими комментариями.
Как Паскевич стал любимцем императора? Он служил в гвардии, был близок к царской семье, а в 1821 году возглавил Первую гвардейскую пехотную дивизию, в которой бригадным командиром был великий князь Николай Павлович, четыре года спустя ставший Николаем I. За время совместной службы Паскевич и Николай Павлович сблизились. Вот как великий князь начинал одно из своих писем к непосредственному начальнику: «Милостивый государь мой Иван Федорович! Поставив себе долгом иметь к вам всегда полную откровенность во всем, не только как к начальнику моему, но и как к человеку, коего дружбой и советами я умею ценить…» Паскевича будущий российский император привык называть «отцом-командиром».
Паскевич прибыл на Кавказ не только командовать армией, но и в качестве ревизора. Это видно из его писем Николаю I: «Генерал Ермолов не дал мне еще до сего времени никакого объяснения на записки мои по гражданской части, но я не могу по ныне переменить прежнего мнения, что есть упущения довольно значительные, но что доносы о злодействах и преступлениях, основанные только на слухах, ничем не доказанные и весьма часто даже по совершенному недостатку причин к злодейскому поступку невероятные, никакой веры не заслуживают». Паскевич вынужден был признать, что столичные небылицы о Ермолове — вздор. Но легче от этого Алексею Петровичу если и было, то самую малость. Он понимал, что Паскевич приставлен к нему соглядатаем, что отставка лишь дело времени. В письме к одному из немногих верных друзей затравленный Ермолов напишет: «Жизнь моя похожа на казнь…»
Ермолов не боролся за свое место. Не боролся так, как мог бы это делать. Возможно, он считал, что сопротивление бессмысленно. А Паскевич тем временем продолжал писать в Петербург царю. Ермолов не скрывал, что образцом для него был Цицианов. Паскевич сумел и это обыграть в свою пользу: «Честолюбие здешних начальников дорого стоит России: честолюбие Цицианова, который с большими способностями, победами и ухищрениями приобрел под покровительство России четыре провинции, — стоило России 10-летней войны; честолюбие нынешнего начальника произвело новую войну…»
Чувствуя, что его обложили отовсюду, Ермолов сдался. 3 марта 1827 года он отправил письмо государю, которым просил отставки. 27 марта отставка была оформлена императорским указом. Николай I писал Ермолову: «По обстоятельствам настоящих дел в Грузии, признав нужным дать войскам, там находящимся, особого Главного начальника, повелеваю Вам возвратиться в Россию и оставаться в своих деревнях впредь до моего повеления».
Ермолов в отставке
Ермолов пробыл в Тифлисе частным лицом еще два месяца. Он прощался с городом, с Кавказом. Новое начальство его не замечало и не скрывало пренебрежения. Ему даже не дали конвоя, который полагался всем офицерам, покидавшим неспокойную южную окраину империи.
После Кавказа Ермолов больше никогда не командовал войсками. Император не нуждался в нем. Ермолову оставалось вспоминать, писать друзьям и скучать. Об этом лучше всего сказано Юрием Тыняновым в романе «Смерть Вазир-Мухтара»: «Так умирал Ермолов, законсервированный Николаем в банку полководец двадцатых годов».
5 октября 1827 года Паскевич взял Эривань — ту самую, от которой отступил Цицианов — ермоловский кумир.
ИНТЕРЕСНО САМОМУНиколай I был истинным самодержцем. Он пытался самостоятельно вникнуть во все важные политические процессы, решить государственные задачи, контролировать министров и наставлять военных. Этим Николай Павлович напоминал Петра Великого, который верил в силу указов, предписаний, регламентов, производимых им в невероятном количестве и на все случаи жизни.
Делами Кавказа Николай I стремился также управлять лично. Сменив Ермолова на Паскевича, император надеялся на быстрый успех. И действительно, «отец-командир» побеждал. Паскевич разбил персов, следом за ними разгромил турок, взяв Карс, Ахалцихе, Ахалкалаки, Ардаган, Поти и Баязет. Успех сопутствовал Паскевичу и в действиях против горцев. Государев любимец был осыпан наградами, возведен в графское достоинство, произведен в генерал-фельдмаршалы. «Из официальных бумаг вы увидите все мое удовольствие, — писал Николай I своему генералу, — но мне желательно, чтоб мой старый командир знал, что я им сердечно доволен и вечно благодарен буду за то, что поддержал честь русского имени и исполнил мою волю. Спасибо, любезный Иван Федорович; спасибо от всей души».
Новые и быстрые победы Паскевича создавали у Николая I иллюзию скорого и неминуемого успеха. Император ожидал «окончательного покорения горцев» в ближайший год, самое
