Бесенята унылой стайкой помчались вдоль аллеи.
– Леонид Андреевич, – сказал Максим. – У нас снова не слава Богу…
– Я уже в курсе, – сказал Горбовский. – С большим удовольствием выслушаю вашу, Максим, концепцию. Просто-таки с агромадным наслаждением выслушаю, ибо знаю ее наперед, и заранее терзаю под ноги, как принц Адольф кумирных богов…
Обижаться на Горбовского не следовало по целому ряду соображений. Во-первых, бессмысленно, во-вторых… тоже бессмысленно.
– Леонид Андреевич, – сказал Максим, содрогаясь. – У вас что, своя личная разведка?
– В моем возрасте, Большой Мак, никакая разведка уже не требуется. Равно как и чтение мыслей на расстоянии. Слушаю концепцию.
Никакой особенной концепции у Каммерера не было, но и молчать не годилось.
– Я полагаю, – начал он, – что силы, условно именуемые Странниками, предлагают нам свернуть всю прогрессорскую деятельность. Рискну предположить, что взамен они прекратят всякую деятельность у нас. В противном случае они угрожают вывести из строя всю информационную сеть Земли и, возможно, Периферии. Даже не возможно, а наверняка.
Горбовский удовлетворенно кивал головой.
– КОМКОН-2 предлагает резко ограничить доступ к БВИ частным лицам, взять под контроль всю информацию по прогрессорству и понемногу готовить полную эвакуацию с Гиганды.
– Для чего же только с Гиганды? – поднял брови Горбовский. – Тем более, помнится, что милейший Корней Янович сообщал о больших успехах…
– Связи с Гигандой уже нет, и мы не знаем, что там происходит.
Может быть, Странники объявились там в открытую, может быть, Странники превратили планету в Черную Дыру. Все может быть.
– Знаете что, Максим, – сказал Горбовский. – Вы, конечно, непревзойденный разведчик, конспиратор и все такое. Но подчас не можете сопоставить два вопиющих факта, чтобы сделать более-менее грамотный вывод.
– А именно? – снова не обиделся Каммерер.
– Еще месяц назад промелькнуло скромное сообщение, что в лаборатории полимеров Джанет Круликовской под Кейптауном удалось синтезировать вещество, по свойствам своим неотличимое от нашего любимого янтарина.
– Н-ну… – неуверенно сказал Максим.
– Баранки гну, – ласково и с великим терпением парировал Горбовский. – А кто, по-вашему, изобрел янтарин?
– Разумеется, Странники.
– Умница. Если Странники изобрели янтарин, следовательно… Ну, Максим, напрягитесь! Когда я только что излагал всю эту историю детишкам, они сообразили куда быстрее.
– Вы хотите сказать…
– Вот именно! Только не мне бы это говорить, а кому-нибудь из КОМКОНа-2, после чего закрыть тему Странников раз и навсегда. Да, дорогой мой, и людены – мы, и Странники – мы, и, сильно опасаюсь, те ребята на Ковчеге – тоже мы, только непозволительно поумневшие. Вся история со Странниками уже описана в литературе, причем в детской.
Только там это называется «поиски Слонопотама». Бедные мы медвежата, бедные мы поросята – мы шли по собственным следам. То, что мы этих следов пока не оставили, ни о чем не говорит…
– Леонид Андреевич, – сказал Каммерер. – Ну нельзя же при нынешнем состоянии науки всерьез говорить о цикличности Времени…
– Нельзя, согласен – но придется, пока вы не сочините более удобоваримую гипотезу. Кстати, в течение тысячелетий люди верили, что время циклично – и ничего, и руки не опускали, пирамиды вон до сих пор стоят…
В этом был он весь – Горбовский Леонид Андреевич, прославленный пилот, Следопыт и мудрец. Эталоном непонятности по традиции принято было считать знаменитого киборга Камилла, но и Камилла Горбовский, случалось, ставил в тупик…
– Тут и вся история с «подкидышами» выглядит иначе, – продолжал Горбовский. – Умные потомки послали глупым предкам посылочку – разумеется, с целью удержать предков от какой-нибудь очередной глупости. Дело не выгорело – опять-таки по глупости нашей и трусости.
Бог хитер, но не злонамерен. И даже через много тысяч лет никакому сверхчеловеку в голову не придет отправить своему пращуру адскую машинку. Надеюсь, вы знаете хотя бы, что такое адская машинка?
– Знаю, – ответил Максим. – У нас в подполье на Саракше их очень даже неплохо делали.
– Возможно, что посылочка эта, – сказал Горбовский, – и предназначена была для того, чтобы прервать временной цикл… У Рудольфа просто не хватило выдержки. Доброты у Рудольфа не хватило.
– Информации у Рудольфа не хватило, – сказал Максим. – А вообще я во всем виноват. Мог ведь остановить Абалкина, ушами прохлопал…
– Вот тогда и начали проявляться людены, – сказал Горбовский. – Как еще одна попытка выйти за пределы цикла.
– Леонид Андреевич, дорогой, – сказал Максим. – Все это очень интересно и достойно самого широкого обсуждения. Но я-то не философ, я простой оперативник. Мне не тайны Мироздания постигать положено, а реагировать на явную опасность. А я чувствую, что наши люди на Гиганде в опасности. Более того, в опасности все человечество, коль скоро начались сбои в БВИ…
– Хорошо, – неожиданно согласился Горбовский. – Поговорим о Гиганде. Когда вы делали запросы в БВИ, вам ничего не показалось странным?
– Там все мне показалось странным, – пожал плечами Максим. – Гиганды нет, ничего нет… Да еще герб герцога Алайского к чему-то приплели…
– Вот-вот, – сказал Горбовский, вставая. – «Сведений нет» – это от машины. А герб Его Алайского Высочества с оскорбительным девизом – это, как говорил один толковый безумец, «человеческое, слишком человеческое». Для чего я, по-вашему, покинув свою обитель скорби и одр болезни, развлекаю детишек в городе Антонове?
– Для чего? – тупо повторил Каммерер.
– А для того, – сказал Горбовский, и длинное, темное лицо его осветилось, – что собираюсь я навестить «Дом Корнея», и прошу вас, оперативнейший мой, сопровождать меня, старика, чтобы не получить мне, старику, в лоб. Или по лбу, что, в сущности, едино.
Глава девятая
«Дом Корнея» нисколько не походил на «Дом Леонида» – да это и не дом, в сущности, был, а целый комплекс зданий и помещений, включавший в себя спортивные залы, арсенал, лазарет, информационный центр, не говоря уже о знаменитом корнеевом музее, в котором быть я не был, а слышать слышал.
Вести флаер я не мог, поскольку голова ничего не соображала.
Леонид Андреевич, приговаривая что-то вроде «вы, нынешние – ну-тка!», вытеснил меня с водительского места и тряхнул стариной так уж крепко, что я начал опасаться за его жизнь. За свою, кстати, тоже. Внизу проплывали, временами становясь набок, золотые пшеничные поля.
Зато на подлете к «Дому Корнея» великий пилот вырубил и без того не очень шумный двигатель и спланировал отнюдь не на положенную площадку, а почти за полкилометра от дома, чуть ли не в кусты.
– Вы умеете ползать по-пластунски, Максим? – сказал он. – Мне бы очень не хотелось тревожить обитателей дома.
– Ползать по-пластунски я умею, – доложил я. – Но вам не рекомендую. Что же касается обитателей дома, то их всех, насколько я понял, свистали наверх – во главе с хозяином.
И тут я вспомнил, что Корней Янович Яшмаа – один из «подкидышей», значок «эльбрус», если не ошибаюсь. Нет, не ошибаюсь.
Ну, вот вам еще одно совпадение…
– Вряд ли он нас ждет, – сказал Горбовский, – но подстраховался наверняка. Представьте себе, Максим, что нам предстоит пробраться в штаб-квартиру хонтийской, скажем, разведки, не потревожив и не повредив часовых,
